Выживая — выживай! - [16]

— Я мог бы отдать вас под суд прямо сейчас, Теодора, — зашипел Сергий, все лицо его покрылось ярко красными пятнами, под цвет платья гречанки, — но я сделаю вид, что вас сегодня не видел и не слышал. Подите вон!

— Охотно удалюсь, Ваше Святейшество, но для начала я хотела бы вам вернуть то, что моя Мароция у вас забрала на память. Кажется, это вот от тех подушек?

И она протянула ему золотую кисть.

— Хотя нет, я оставлю это себе на память, до того момента, когда епископ Рима потащит меня в суд за клевету!

Сергий поник, на его голом черепе выступила обильная испарина. Теодора с удовлетворением разглядывала побежденного папу.

«Бедное дитя! И ведь хватает ей сил терпеть ласки этого мерзкого потного гнома! Впрочем, на что иной раз не пойдешь ради своей корысти и тщеславия! И мне ли не знать этого? Но все же она повзрослела слишком рано».

— Значит, она все рассказала? — сдался Сергий, — Умом она не в вас.

— Да, Святейший, рассказала, но не спешите укорять ее. Мне открылась ее тайна случайно. Я же мать и должна следить за своими дочерьми.

— У меня изначально было подозрение, что вы намеренно подложили ее под меня.

— Я не смогу доказать вам обратное, но уверяю, что это не так. В любом случае, Ваше Святейшество, вы польстились именно на ее молодость и красоту, избрав ее среди прочих.

— Да, польстился. И я чувствовал, что расплата за это настигнет меня еще в этом мире. Я чувствую теперь себя захваченным в рабство.

— О, не стоит меня бояться, Святейший. Наши интересы на самом деле совпадают практически всегда и во всем. Я могу быть уверена, что они теперь совпадут и в Равенне?

Сергий устало махнул рукой.

— Можете. Я теперь в полной вашей власти. Ваш конюх или поваренок имеет больше свобод, чем я. Одно ваше слово — и меня забьют камнями при первом же появлении в Риме, как несчастную папессу Иоанну.

— Ваше Святейшество, обещаю вам сохранить вашу тайну и …… не препятствовать вашим дальнейшим встречам с моей дочерью.

— Какая любезность!

— Я думаю, что ваши встречи будут более безопасными и вызовут меньше кривотолков, если будут проходить в нашем доме.

— Мне тяжело будет видеть ту, которая предала меня! А вы, вы, между прочим, позволяете себе рисковать своей дочерью! А что если это станет известно Риму? Ее казнят и казнят чрезвычайно жестоко!

— Она, как я уже успела убедиться, взрослая девочка и должна отдавать себе отчет в своих действиях.

— А если бы я продолжал упираться насчет назначения вашего Тоcсиньяно, вы, вы пожертвовали бы ею? — Сергий вздрогнул от допущения самой такой мысли, перед глазами предстал образ Мароции, с мольбой протягивающей к нему руки за помощью.

Теодора была холодна как камень.

— Представьте себе, моя любовь заставила бы меня сделать даже это.

— Вы погубили бы свою дочь?

— Ради моего Джованни я с радостью погублю мир! К тому же, моя дочь рождена мной от человека, с которым меня в настоящее время мало что связывает, разве что общие интересы в городе.

Опасная оговорка. Сергий отметил эту оплошность и пообещал себе всенепременно этим воспользоваться. Возможно, это почувствовала и сама Теодора, поскольку торопливо заговорила о другом:

— Не держите зла на мою дочь и на меня, я уважаю и понимаю ваши чувства. В мире подчас столько глупых и досадных условностей и правил, что для любви там не находится места, и любовь завоевывает свое право быть, тесня эти условности и правила. Я влюблена, Святейший, и моя любовь не знает преград, и не признает законов, и потому и я, и мой любимый плевать хотели на осуждение всего мира. А вы и Мароция, ….. вспомните ее сейчас, вспомните и немедля ответьте — разве вы не испытали то же самое, когда впервые прикоснулись к ней? Разве она уже не погубила вашу душу? Разве мы теперь не понимаем друг друга? Если нет, то вы не любите ее.

Эпизод 5. 1661-й год с даты основания Рима, 22-й год правления базилевса Льва Мудрого (сентябрь 907 года от Рождества Христова)

Все утро следующего дня папа Сергий посвятил приготовлениям к своей поездке в Равенну. Человек недоверчивый, дотошный и хозяйственный, он вникал в каждую мелочь процесса сборов, ежеминутно проверяя и пересчитывая комплекты своего постельного белья, количество засоленных бараньих тушек и, особенно, корзин с вином, почему-то, по словам его слуг, более прочего подверженным случайным пропажам и уничтожениям. Отдельного внимания понтифика также удостоились священные реликвии, предназначенные для подношения в дар новому архиепископу Равеннскому, и дорогая кухонная утварь.

Сергий с радостью погрузился с головой в заботы, посвященные предстоящему отъезду. Хлопоты позволяли ему хотя бы ненадолго отвлечься от тяжелых мыслей, обуревавших его сознание после визита Теодоры. Сергий досадовал на себя, на Мароцию, на ее мать, всюду сующую свой нос, и вообще на весь Божий свет. Еще вчера он чувствовал себя могущественнейшим из живущих, чье слово с придыханием ловят самые сильные мира сего и воспринимают как непреложную истину, еще вчера он, собираясь в Равенну, представлял, как милостью своею будет одаривать тамошний клир и повелевать местными и пришлыми баронами. А сегодня Сергий ощущал себя безвольной марионеткой, которую ловкая женщина, направляет к черту на рога, где он будет, нарушая все церковные правила, навязывать собору ее желание видеть своего любовника в пурпурной сутане епископа. До чего же, однако, изобретательная в своих методах карающая длань Господа — за свое прелюбодейство он будет устраивать и потакать прелюбодейству чужому!