Выжить! В ледяном плену - [5]

Но самое ужасное, что Диего знал про себя совершенно точно, что никогда не посмеет даже пальцем тронуть жену. Он был готов на коленях умолять Мари остаться и терпеть от неё любые унижения, а вот по-мужски наказать был не в состоянии. «Господи, какая же я тряпка!» – громко вслух, совершенно забыв, где он находится, простонал Ботта. Этим возгласом Диего, наконец, обратил на себя внимание старшего смены, который как раз всматривался в бинокль сквозь остекление диспетчерской вышки в ту сторону, откуда уже несколько минут назад, как должен был зайти на посадку очередной «борт». Начальник ничего не мог понять: по его журналу в данный момент рейс из Уругвая уже должен был заруливать на стоянку у здания аэровокзала, а его даже не было видно в зоне посадочной полосы. А между тем старший диспетчер знал, что пробка в небе, это предпосылка к лётному происшествию и повод к увольнению виновных.

– Почему вы не сообщили мне, что самостоятельно изменили «коридор» для 571-го? – внезапный вопрос начальник смены вывел Ботту из состояния психологического нокаута. – Куда вы переставили этот рейс?

Только тут Диего обнаружил, что не видит метки уругвайского «борта» на полагающимся ему месте. Тот куда-то загадочным образом испарился. На экране осталась только заранее проложенная линия трассы его движения с пометкой «571». Рубашка на диспетчере мгновенно стала мокрой от пота. Ботта сразу понял, что исчезновение метки самолёта может означать только одно – лайнер провалился ниже уровня действия радаров и скорей всего разбился. Но когда конкретно это произошло, и в каком квадрате искать пропавший самолёт он не знал, так как последние пятнадцать-двадцать минут не контролировал свою зону ответственности.

Руководитель смены не сразу понял, что самолёт вообще пропал с экрана локатора. Некоторое время он пытался вызвать командира уругвайского лайнера по радио. Но ответа не было. И, тем не менее, ещё какое-то время начальник продолжал искать глазами на экране локатора метку уругвайского самолёта, попутно пытаясь добиться вразумительных объяснений от подчинённого диспетчера. В конце концов, Ботта наобум назвал шефу координаты квадрата, где он будто бы в последний раз видел метку пропавшего самолёта. Руководитель смены тут же бросился к аппарату авиационной спецсвязи, чтобы направить в район катастрофы спасательные самолёты и вертолёты. А между тем район, который назвал Ботта находился почти на 40 километров западнее того места, где на самом деле резко потерял высоту и вскоре упал «борт 571»….

*

В произошедшее было невозможно поверить: всего полчаса тому назад в их жизни всё было понятно и предсказуемо. Была полная уверенность в том, что через двадцать минут самолёт, пускай и с небольшим опозданием, приземлиться в аэропорту Сантьяго, где для его 45 пассажиров уже должны были накрыть столы в специально арендованном ресторанчике. Но вместо этого оставшиеся в живых люди с трудом приходили в себя после только что пережитого кошмара.

Хуже всего было раненым: к болевому шоку примешивался шок психологический, наполняя души покалеченных людей ощущением собственной беспомощности. Но и те, кому повезло уцелеть в развалившемся на части самолёте, не чувствовали обычной эйфории людей, которым чудом удалось спастись в страшной катастрофе. С первого же взгляда на окружающий пейзаж можно было понять, что выжить в этом враждебном месте и дождаться спасателей будет очень не просто. В такой ситуации часто бывает, что оставшихся в живых людей охватывает паника, и каждый поддавшийся ей превращается в двуногое животное, заботящееся только о собственном спасении. Страх – самый большой враг человека в экстремальной ситуации. С одной стороны он мобилизует все резервы организма. Но если это мощное первобытное чувство не взять под контроль, человек рискует погубить себя и тех, кто находится рядом с ним.

К счастью среди уцелевших пассажиров рейса «Монтевидео-Сантьяго» сразу нашлись стихийные лидеры, которые организовали уцелевших людей. Одним из тех, кому сейчас приходилось давать поручения и поддерживать отчаявшихся, был Роберто Ганессо. Вообще-то из-за его слишком яркой для мужчины красоты и тонкой душевной организации друзья не привыкли воспринимать Роберто всерьёз. Да, его любили, но считали слишком смазливым и мягтолелым для участия в драках и прочих грубоватых мужских забавах. Даже тренер их регбийной команды предпочитал держать Ганессо на скамейке запасных, ибо был уверен, что парень наверняка будет стремиться избегать грубых игровых столкновений, чтобы не дай бог не повредить своё смазливое личико: «этому дамскому любимцу надо заниматься теннисом, а не лезть в жёсткую мужскую игру, где никто не сможет по достоинству оценить его белоснежной улыбки и безупречного телосложения. Чтобы там не говорили, а человек, рождённый для балета, никогда не станет хорошим боксёром и уж тем более регбистом!».

При этом окружающие не замечали, как порой в глубине мягких тёмных глаз душеньки и паиньки Роберто появлялся металлический блеск далеко не ангельского характера. Но сейчас впервые в его жизни все смотрели на Ганессо всерьёз и с надеждой, ведь он был студентом-медиком. То есть единственным, кто хоть что-то понимал в травматологии в радиусе сотен километров. Вместе с другим будущим врачом Сербино Аранцо, Роберто обходил раненных, всем своим видом пытаясь внушить им веру в несерьёзность полученных ими увечий. Хотя порой изображать оптимизм было очень не просто. Первым, кого Роберто и Сербино осмотрели, был Александро Моралес. Трудно было поверить, что только час назад в аэропорту они делили с этим парнем бутылку виски и беззлобно над ним подтрунивали. И вот теперь у Алекса была пробита голова. Полными страдания глазами Моралес смотрел прямо на Роберто и в бреду разговаривал с ним, называя друга именем своей невесты. Как только началась болтанка над горами, Моралес не пристегнулся ремнями к креслу, а потом, когда он пытался это сделать, его трясущиеся от волнения руки не могли справиться с несложным замком. В итоге, когда самолёт зарылся носом в сугроб, и многие кресла сорвало со своих мест, бедняга Алекс пролетел через весь салон и врезался головой в стенку пилотской кабины. Не надо было быть особо квалифицированным врачом, чтобы понять, что без серьёзной черепно-мозговой операции Моралес был обречён. Причём на операционный стол он должен был попасть в ближайшие часы. Но надежды на это было мало, и друзьям Алекса приходилось лишь сжимать кулаки от собственного бессилья. Впрочем, таких, как Моралес – безнадёжных, здесь было ещё несколько человек. Как это не выглядело жестоко, но Роберто и Сербино должны были в первую очередь помогать тем, кто имел шанс дождаться спасателей.