Выжить с волками - [58]

Новости о том, что происходит в мире, приносили мальчики, но они в основном говорили о базарах, птичьих рынках и лавках с одеждой. Однажды Сигюи вернулся и рассказал, что в городе что-то происходит и надо пойти поглядеть.

Люди на улицах явно что-то праздновали, на окнах были развешаны флаги, их становилось все больше по мере того, как мы приближались к центру. Толпа людей куда-то целенаправленно двигалась, мы шли за ней до шоссе Монс, и там я впервые увидела танк освободителей. Англичане.

Сигюи усадил меня на подоконник, я оказалась выше остальных людей — и вдруг заплакала. Все вокруг были счастливы, кричали, прыгали от радости, а я чувствовала себя покинутой. Мне было очень грустно. Где мои родители? Все это время я продолжала надеяться, мама с папой жили в моем сердце, а в этот день — день перемирия, когда звонили все колокола и вся Бельгия ликовала, я поняла, что уже никогда не буду счастлива. Я потеряла родителей. Если бы они меня искали, то только на ферме. Я не думала, что они могут пойти к Вираго. Лишь дедушка знал мою маму, он сам мне об этом сказал, у меня «такие же красивые ушки, как у нее». Я была уверена в том, что дедушка — ключ ко всему. Но ферма исчезла, а перемирие только усилило мое горе.

Баран не пошел с нами. Должно быть, ему тоже было грустно. В тот же год начали распространяться разные слухи. Канадец сказал: «Люди возвращаются с востока, они такие худые, что на них страшно смотреть». Тогда я начала бродить по улицам и разглядывать прохожих. Но теперь на таких детей, как мы, стали смотреть по-другому. Нас называли «паразитами»: «Пошли вон, паразиты! Проваливайте отсюда!»

Однажды мне показалось, что я увидела своего отца: изможденное лицо, светлые волосы… этот человек был таким худым и таким печальным. Я смотрела на него в упор, а он даже не обратил на меня внимания. До перемирия я не глядела на людей, и они меня не замечали, но теперь я постоянно следила за ними. У меня все еще оставалась надежда, и если мои ноги не бежали на поиски родителей, то глаза искали их в каждом встречном.

Баран совсем пал духом, но никому не было до этого дела, потому что он всегда был грустным и больным. А я его очень любила.

Однажды мы сидели с ним в большой комнате с пауками и держались за руки; стояла хорошая погода.

— Хочешь, залезем на крышу?

— Нет, лучше я здесь посижу.

— Ладно, значит, будем сидеть здесь.

— Слушай, у тебя нет цепочки на шее?

У Марго на шее была красивая цепочка, ее подарил крестьянин.

— Нет, у меня нет.

Баран порылся в кармане.

— Хочешь?

— Ой! Как красиво!

Это был миниатюрный Будда на металлической цепочке, кулон не представлял из себя никакой ценности, но был зеленым… а я любила зеленый цвет. Я тут же его надела и обняла Барана. Я считала, что эта (возможно, украденная на рынке) безделушка гораздо красивее цепочки Марго. Это был последний подарок Барана. А потом — горестный вечер, когда я вернулась из деревни и столкнулась с Сигюи, выбегающим из дома.

— Постой, постой. Не входи! Кое-что случилось!

— Что такое?

— Стой, я тебе говорю!

Он был действительно чем-то потрясен. За мной стоял Канадец. Сигюи отвел его в сторону, что-то сказал, и он тут же бросился в дом. Я побежала за ним, Сигюи не смог меня остановить.

Баран повесился на балке. Канадец рыдал, когда снимал его оттуда. Я подошла, опустилась на колени, и мы плакали вместе от непонимания и от ярости. Баран воспользовался тем, что остался один (а такое случалось очень редко) и покинул нас, расстался с жизнью. Это было так несправедливо. Все чувствовали себя виноватыми, особенно Канадец, который любил Барана как младшего брата и всегда его оберегал. Сейчас я понимаю, почему он так о нем заботился.

Не знаю, кто решил сообщить в полицию. Скорее всего, Марго. Это нужно было сделать, и она побежала к крестьянину. Полиция приехала почти сразу.

Смерть Барана обозначила конец нашей истории. Покинув банду, он уничтожил ее. Канадец был раздавлен случившимся, и невыносимо было смотреть, как рыдает этот хладнокровный хвастун. Меня всю трясло — пустота опять добиралась до меня. Защита, которой окружила меня банда, испарилась в одно мгновение, будто дом обернулся дымом. До этого мне было так уютно, так тепло, а теперь все кончено, повсюду холод.

Две полицейские машины отвезли нас в комиссариат; Канадец не хотел оставлять Барана, он отказывался уезжать и отбивался от полицейских.

— Не делай так, мальчик мой, о нем позаботятся… Ну же, пойдем…

Полицейские были хорошими людьми, пытались понять, что произошло, и желали нам только добра. Канадцу удалось сесть в машину с Бараном, завернутым в простыню. Больше я его никогда не видела. Когда мы приехали в участок, нас разделили.

Меня отвели к добродушному комиссару, который хотел узнать, как меня зовут и что я делала в том доме.

— Мишке? Что это такое «Мишке»? Ты что, не знаешь фамилию своих родителей?

— Не знаю.

— И откуда же ты пришла?

— С войны.

— Ладно… слушай, мы поищем какие-нибудь документы в мэрии, но если у тебя нет родителей, то надо будет что-нибудь придумать; ты должна ходить в школу, кто-то должен заботиться о тебе! Ты никого не знаешь?