Выжить с волками - [15]

— Грех — это что-то плохое, — объяснила мне Марта. — Если ты сделала что-то плохое, скажи об этом.

Это было весело. Я превосходно помню запах кабинки для исповеди, голос, который после долгого молчания обратился ко мне, потому что я не знала, что говорить.

— Итак, что же ты сделала?

Я ответила первое, что пришло мне в голову:

— Все, кроме убийства!

Это Марта рубила головы цыплятам. Не я. Я только смотрела и ела курицу. Я должна была объяснить это священнику, но не знала как. А потом он говорил и говорил, цедил сквозь зубы, и я совсем ничего не поняла. Мне только хотелось поскорее выйти оттуда. Когда Марта встретила меня, она сказала:

— Да, долго же ты…

Все это ничего не значило для меня. Я была еврейкой, и я это знала, но уже по-своему понимала, что значит еврей в 1941 году для людей, которые окружали меня. Нельзя было ни говорить об этом, ни показывать под страхом смерти. Все было просто.

Окруженная защитным коконом, созданным Мартой и дедушкой, я не понимала многих важных событий. В Бельгии вводилась карточная система, немцы захватывали Россию, а в это время националист по имени Леон Дэгрель пытался заставить бельгийцев воевать на Востоке вместе с нацистами. Дедушка читал газеты, которые выпускались под контролем оккупантов. «Мы боремся, — с чувством говорил предатель Дэгрель, — за ценности выше земных, рядом с теми, кто освобождает Европу и мир и защищает от коммунизма, который стремится его задавить».

Приближалась осень, серо-зеленые все больше угрожали нам. И мой кокон вот-вот должен был раскрыться.

После таких счастливых дней, вернувшись к Вираго, я почувствовала угрозу. Я спряталась за дверью и подслушала, как она говорит подруге, зашедшей в гости. Ей только что, тяжело вздыхая, «показали» меня, как обезьяну в зоопарке:

— Вот видишь, с кем мне приходится возиться…

Я сделала вид, что вернулась в свою каморку, и услышала продолжение разговора.

— В конце концов, если немцы выиграют, я ее выдам… а если проиграют, то всегда можно будет сказать, как много мы для нее сделали.

У дедушки и Марты я научилась быть счастливой, но благодаря Вираго я научилась ненавидеть.

4 Никогда не бояться

Если в доме Вираго ненависть давала мне силы молчать, то дедушка показал мне на своем примере, как надо сопротивляться.

Случалось, что над нами пролетали самолеты. Перепуганная Марта спешила укрыться в подвале, и как-то раз потащила меня с собой:

— Ложись на землю!

Вскоре пришел дедушка:

— Нет, так не пойдет, алле, гоп! Вставай! Ты пойдешь со мной, со мной, если я умру — то умру на открытом воздухе, и мне чихать на этих грязных фрицев! Я не ведаю страха!

И он вывел меня в сад, выкрикивая оскорбления вслед самолетам, яростно потрясал кулаком и ободрял меня:

— Знаешь, не надо бояться, они будут бомбить в другом месте. Мы слишком маленькие, чтобы их заинтересовать. Ты же не боишься?

— Нет.

Я отвечала искренне. Я верила во все, что он говорил. Заразительный страх Марты попытался поселиться и в моей душе, но дедушка без труда прогнал его своим бессильным бунтом. Всегда держи голову высоко поднятой, перебори себя.

— Возьми это полено и отнеси Марте.

Полено было большим и слишком тяжелым для меня, но я из упрямства потащила его. Этот человек оказывал на меня огромное влияние. Он поздравлял меня, когда я узнавала что-то новое, поддерживал в каждом начинании, не подчеркивая, что я всего лишь маленькая девочка. Вираго, напротив, без конца унижала меня и ругала за неловкость, когда я помогала ей со скучным шитьем:

— Это что такое, ты что, сердишься? Да ты должна быть благодарна за то, что я для тебя делаю, уж поверь мне, я-то сделала побольше, чем твоя собственная мать.

— Нет! Моя мама подарила мне жизнь!

— Ах ты, нахалка! И где же твоя мать сейчас?

Это была одна из тех злобных фраз, которые я никогда не забуду. «Она»-то знала, где находится моя мама. Во всяком случае, далеко от меня, и уж своим взрослым умом она понимала, что сейчас творится в Бельгии и почему я здесь… с ней. Из-за денег! И она осмеливалась так говорить! Конечно, я должна была испытывать благодарность за то, что она взяла меня к себе, за то, что она меня кормит, но я не могла. Мне до сих пор трудно рассказывать об этом, потому что я помню, с каким лицом она говорила. Я многое так и не смогла понять в этих людях. Почему она с таким отвращением относилась к тому, что ей приходится «возиться со мной»? Из-за дедушки? Конечно, если она его так ненавидела, а он отвечал ей тем же. Может быть, это дедушка каким-то образом заставил ее взять меня в семью и дать мне свое имя? Какие темные дела творились в этой семье? Я не понимала, я была одна среди взрослых, без мамы, а этой женщине было совсем не жалко меня. Я могла лишь ненавидеть ее, с каждым днем все сильнее. И видеть кошмары по ночам. Ужасные кошмары, в которых я падала в пустоту, а потом просыпалась в поту, и рядом не было никого, кто бы мог меня утешить. Я замыкалась, страх стал моим постоянным ночным спутником, но днем я заставляла себе сопротивляться, бунтовать, притворяться. Я расстреливала ее взглядом, молчаливо резала на кусочки. Я защищалась, как могла.