Выжить любой ценой - [51]

Спустя какое-то время мы с лейтенантом фон Биреном стали друзьями. В лагере у него было интересное хобби. Лейтенант был художником и писал портреты русских офицеров. За это ему давали хлеб и курево. Время от времени он делился своими заработками со мной. Однажды мы с ним вдвоем придумали план, как бежать из лагеря. С приближением зимы нам выдали новые свитера. Мы обменяли их гражданским на продовольствие, которое должно было нам понадобиться, как только мы окажемся за пределами лагеря. 24 декабря мы планировали бежать во время работ, но за два дня до этого фон Бирен тяжело заболел и был переведен с команду «слабаков». А я не мог уйти из лагеря без него, поэтому план побега пришлось отложить. Фон Бирен восстанавливался долго. Он провел в команде «слабаков» целых четыре месяца. Я терпеливо ждал, когда к нему вернется здоровье.

Мы отложили план нашего побега, а потом в моей судьбе снова наступили изменения. Лагерное начальство объявило, что всех поляков вернут обратно в польскую армию. Каждому из польских граждан было приказано явиться в административное здание за дальнейшими указаниями. Эту новость принесли мне трое разных людей. Информация, которой они поделились, внушала оптимизм, но не было ничего известно о дате, на которую намечена передача поляков. И все же это давало мне надежду на то, что времени моего нахождения в русских лагерях для военнопленных скоро придет конец. Я работал в ночную смену. В ту ночь примерно через полчаса после полуночи я вышел на улицу, когда вдруг в небе между ковшами Малой и Большой Медведицы мелькнул луч света. Он ярко сиял и был прекрасен. Так продолжалось примерно три минуты, потом свет исчез, потом возник снова. Такое повторилось четыре раза. Я внимательно всматривался в небо. Меня поразил этот феномен, и я был уверен, что он нес мне какое-то предзнаменование.

Ровно через месяц, в мае 1945 года, Германия капитулировала. Какая-то часть меня не желала поверить в эту новость, но глубоко внутри я ждал ее. За последний год я много раз слышал от русских офицеров, что удача в войне теперь на их стороне. Я был уверен, что информация, которая до них доходит, тщательно фильтруется, для того чтобы повысить моральный дух в их рядах, но вид побитых, потрепанных немецких солдат, поток которых хлынул в лагерь, говорил об обратном. 9 мая в 6 часов ранним утром начальник лагеря выстроил всех его обитателей и сделал объявление. До всех военнопленных довели внушающую воодушевление весть о том, что в конце концов всех освободят. Это построение очень ободрило всех нас. Начальник сообщил нам, что первыми будут освобождены поляки. Я размышлял, войду ли и я в эту группу, так как между собой поляки часто говорили обо мне, что я вовсе не поляк, а немец. Даже немецкие офицеры начали сомневаться, на самом ли деле я поляк. Как и прежде, о времени нашего освобождения ничего не говорилось, но само осознание этого поднимало дух в каждом из нас, как среди военнопленных, так и у охранников.

Прошло несколько недель, но никаких новых объявлений не последовало. А потом, 1 июля, лагеря НКВД получили приказ отпустить некоторых из поляков. Эта новость разошлась по всем уголкам лагеря. Всем полякам было приказано в полдень собраться у главного административного здания. Незадолго до назначенного часа я нашел Бруно, и остаток пути мы, не говоря ни слова, проделали вместе. Оба пребывали в приподнятом настроении, хотя у нас были все причины для того, чтобы нервничать. Ровно в 12 часов из здания вышел офицер НКВД, который обратился к собравшимся с речью. После краткой вводной части, которую я плохо расслышал, он принялся зачитывать имена тех, кого должны были освободить в первую очередь. Я беспокойно ждал, пока не услышал, как назвали и мою фамилию. Меня тут же охватило чувство облегчения. Я чуть не упал в обморок. С моих плеч как будто упала тяжелая глыба. Чуть позже я услышал и имя Бруно. Я с улыбкой повернулся к нему. Какое-то время он стоял, уставившись на офицера, который только что сообщил ему лучшую в его жизни весть. Затем его захлестнули эмоции, и он заплакал. Он повернулся ко мне и тоже улыбнулся, потом протянул ко мне руки.

– Мы сделали это, Оскар. Сделали, – прошептал он тихим голосом.

– Да, сделали. – Это все, что я смог ответить.

После того как зачитали последние фамилии из списка, толпа стала рассеиваться. Ко мне подошел немецкий полковник и положил мне руку на плечо.

– Оскар, – сказал он, – выходите за одну станцию перед Варшавой. Не оставайтесь рядом с остальными польскими солдатами. Таких солдат, как вы, можно найти только в немецкой армии.

Мое сердце на секунду перестало биться, когда я посмотрел ему в глаза. Должно быть, на моем лице читалось выражение крайней степени удивления, но в ответ он лишь улыбнулся, потом развернулся и пошел прочь. В течение минуты я размышлял о произошедшем, но потом решил, что мне не стоит беспокоиться. Я не хотел думать ни о чем, что мешало бы мне радоваться счастливому моменту. Пришло время тихо про себя праздновать событие.

13 июля мы с Бруно вместе с несколькими десятками польских военнопленных стояли в ожидании у ворот лагеря. Настроение было радостным, все шутили друг с другом. Часовые оставались серьезными – они ждали приказа открыть ворота. Когда эта команда поступила, ворота открылись, и все устремились прочь. Впервые мы с Бруно вместе шагнули из лагеря без сопровождения охраны, и на нас не было нацелено оружие. Это был действительно самый счастливый день в моей жизни.