Выжить любой ценой - [39]

Вот так и пересеклись наши пути: как только он оказался в лагере, он обратился к офицерам с заявлением, что на самом деле является прапорщиком польской армии и желает туда вернуться.

В помещении Бруно находился в компании еще пяти офицеров. У одного из них был вещмешок, наполовину наполненный сухарями и ветчиной, которые, по его словам, дала ему какая-то женщина со склада. Офицер, у которого был этот вещмешок, спал с ним в обнимку всю ночь, тесно сжимая его в руках, так как боялся, что кто-то украдет мешок. Но Бруно был находчивым вором. Он взял лезвие, прокрался к тому офицеру, прорезал мешок и выкрал оттуда большую часть продуктов. Когда офицер, проснувшись, почувствовал, что мешок наполовину опустел, он пришел в ярость. Он собрал нескольких других офицеров и отправился в бараки на поиски похитителя. Вскоре они выволокли Бруно из группы сокамерников и приволокли его ко мне, чтобы рассказать о произошедшем. Я сказал пострадавшему офицеру, чтобы он составил жалобу в письменном виде, где указал бы также, кого он подозревает. Тот ответил, что уже написал такое заявление, где обвиняет в содеянном Бруно. Офицер передал заявление мне. Я посмотрел на Бруно и отпустил офицеров.

Когда все посторонние вышли и мы с Бруно остались вдвоем, я подошел к нему и попросил изложить свою версию этой истории. Бруно не пытался защищаться и сразу же во всем сознался. Он смотрел на меня и спокойно ждал моей реакции, будто бы его ничто не волновало в этой жизни и ожидание наказания вовсе не было для него чем-то новым.

– Ни о чем не волнуйся, – сказал я ему. – Я забрал бумагу и отправил ее в мусорную корзину.

Я сразу понял, что мы с Бруно станем добрыми друзьями.

Я узнал, что Бруно был тем еще типом. Он часто рассказывал мне дикие истории о том, что проделывал, когда сидел в тюрьме НКВД. Однажды, когда он содержался в тюремной камере в Харькове, он отчаянно пытался найти способ, чтобы его отправили в госпиталь, надеясь оттуда бежать. Сначала он решил притвориться больным. Но это не сработало. Тогда он захотел, чтобы кто-нибудь повредил ему ногу, но добровольцев не нашлось. Тогда в один из дней он выпрыгнул из окна, чтобы приземлиться на ногу и сломать ее. К сожалению, и этот трюк не сработал и ему не удалось переломать себе кости, но нога после этого действительно болела ужасно. Это был настоящий смелый чертяка, который перепробовал все виды безумств. Он рассказал мне столько нового о себе и о своих взглядах на жизнь. Мне нравилась его компания, и я с удовольствием слушал его рассказы, но сам в ответ почти не давал ему никакой информации о себе. Я очень старался, чтобы он не узнал обо мне, кто я на самом деле. В этом месте я не верил никому.

Через несколько дней после того, как я впервые встретился с Бруно, я обратил внимание еще на одно лицо, которое сразу же привлекло мой интерес. Это был лейтенант из 11-й роты, и было понятно, что ему дали задание наблюдать за мной. После утреннего доклада этот офицер подошел ко мне и спросил, не поляк ли я. Я ответил утвердительно. Он продолжал спрашивать, говорю ли я по-немецки, но я в ответ заявил, что говорю на немецком лишь немного. Я уже слышал этот вопрос прежде. В НКВД могли бы изобрести какую-нибудь новую тактику. Лейтенант напирал, что очень хорошо говорит по-немецки, что он еврей. Дальше он стал говорить со мной по-немецки, но я отвечал ему лишь фразами на ломаном языке. Я уже знал, что происходит и как играют в эти игры.

На следующее утро ко мне подошел майор из НКВД и предложил мне новое назначение. Он видел, как я разговаривал с тем человеком из 11-й роты. Он попросил меня разузнать, не еврей ли он, где он в последнее время жил и работал. Майор сообщил мне, что услышал, как тот лейтенант очень хорошо говорит по-немецки, и, возможно, он будет полезен в качестве переводчика. Кроме того, он предупредил меня, что тот человек вооружен, и был случай, когда он не должным образом обошелся с русскими заключенными. В НКВД знали, что из того парня трудно что-либо вытянуть, но я могу быть тем человеком в лагере, который способен сблизиться с ним. Я ответил майору, что выполню его приказ.

Лейтенант из 11-й роты ходил за мной по пятам весь следующий день. Я сосредоточился на том, чтобы постоянно говорить с ним на ломаном немецком. Я записывал наши разговоры. На следующий день я подготовил рапорт для НКВД.

Я указал, что этот человек еврей и что эсэсовцы убили его родителей и сестру. Он работал на немцев в рабочем лагере в Киеве в качестве переводчика. Когда я доложил об этом майору НКВД, мне показалось, что он абсолютно равнодушно отнесся к выполненному мной заданию. Он сказал, что я хорошо выполнил свою работу, и приказал, чтобы я прекратил наблюдать за тем человеком.

Мне все это было так знакомо. На следующий день тот человек вдруг куда-то исчез из лагеря, и больше никто его не видел. Я рассказал о случившемся капитану Тараканову. Он снова повторил мне:

– Оскар, с самого начала я говорил тебе, что ты должен быть осторожен. Тот человек и мне задал несколько вопросов о тебе. Он говорил, что еврей, но я поговорил с ним немного на идише, и он не знал, как ответить мне. Я знаю, что никакой это не еврей, а просто еще один офицер НКВД.