Выстрелы в темноте - [34]

Усвоив, что только лишь крохой

И можно пропасть ни за грош,

Во всю свою толщь над дорогой

Ты, пыльная туча, плывешь.

Плывешь и растешь без заминки

Над ним, надо мной, над страной

Клубами – пылинка к пылинке –

Меж небом и твердью земной.

Клубами – ты этим могуча…

Но есть у природы права

На то, чтоб за тучею – туча,

А за синевой – синева.

Левый берег, куда, выполнив, кажется, все же удачно обманный свой маневр, надеялся попасть Чудак, спасительный этот левый берег выглядел довольно пестрой и хаотично сгруппировавшейся деревушкой. Каждый там дом, что твой сказочный терем-теремок, строился как Бог на душу положит, каждый хозяин двора был там сам себе и каменщик, и плотник, и возносимый на крыльях неукротимой фантазии архитектор. Правда, кровные средства, а значит, и личные возможности были у всех разные, в результате чего один для своей семьи возводил, к примеру, добротную пятистенку с двумя горницами и окнами в резных кружевах снаружи, а другой… А другому – чаще всего лентяю или любителю хмельной бутылки – по карману оказывался вроде бы и двухэтажный, но такой домишко, нижняя часть которого, правда, была еще все-таки рубленой, а уж верхняя-то, верхняя, используемая только летом, обшивалась лишь кое-как тесом да с тем и подводилась под соломенную крышу.

– У нас, на левом, дела нонеча веселее закрутились, – громко объявила жизнерадостная старуха, поосновательней, словно паук в своей паутине, умащиваясь на перевернутой круглым дном вверх плетеной корзине после того, как паром отчалил от берега. – У нас теперича любая банька даром что мхом заросла и подслеповатыми оконцами на мир божий таращится, а все, гляди-ка ты на нее, почти на городской улице стоит.

– У вас, на левом, теперь коммунизм, – подтвердил молоденький милиционер-сержант, привалившийся к деревянным поручням, как всегда, перегруженного сверх всякой меры парома. – Наши, с правого, к вам в ларьки да магазины не зря зачастили.

– То-то и беда, что нет от чужих отбоя. – Не выходившему и даже не высовывавшемуся из кабины своего грузовика Федору был виден лишь дешевенький гребень в седых волосах старухи, собранных в узел. – Учинить бы надо и такой коленкор, как при коммунизме: чтобы все в наших магазинах отпускали только своим.

– Вот тебе раз, дедушка Тарас! А все другие что же? Они ведь не совсем чтобы уж для коммунизма чужие!

– Совсем, не совсем, а на полный список жителев у нас товаров один хрен не хватит, – не унималась принципиальная старуха-реформистка. – Ты бы, милок, присоветовал своему милицейскому начальству пачпорта у людей проверить перед посадкой-то на паром.

– По паспортам, мамаша, в тюрьму сажают, а не на паром! Да и сам я, извини-подвинься, из правобережных, – хохотнул сержант. – К тому же к вам и вплавь, если что добраться запросто можно. А паспорт – он я впредь не всем и не всегда в подмогу. Вон и пограничники на «газиках», и автоинспекторы на своих мотоциклах все проселки и лесополосы прочесывают со вчерашнего вечера. Тоже задумали у одного тут проверить паспорт – и никаких следов…

Сейчас в ощутимо разогревшейся на солнце кабине, в жестяной этой каморке Федора стало мутить еще сильней, и он, чтобы хоть как-то отвлечься, думал о приближающемся с каждым мгновением том благодатном и притягательном Левобережье. Что ж, на левом берегу и вправду появилась теперь своя водокачка, которая, надо сознаться, воду подавала пока лишь в строения на самой набережной да разве что еще в избы на соседних улицах, а подале от реки, как и прежде, у колодцев по-старинному поскрипывали ворот или журавель и раскачивались хозяйственные«(преимущественна оцинкованные) ведра на простых или расписных коромыслах – Слева от водокачки, если смотреть от реки, построили два одноэтажных магазина и одну двухэтажную школу, а чуть отступя от нее, в сером и длинном бараке, куда в войну гестаповцы, накапливая его там перед расстрелом, сгоняли еврейское население, оборудовали местную больницу со своими небольшими хирургическим и. зубопротезным кабинетами.

– Сами солдатики небось его опасаются.

– Кого?

– Кого! Кого! Хрена мово! А того, говорю, что с паспортом, вот кого, – вызывающе взглянула на милиционера старуха. – Ну как он возьмет да и предъявит им гранату заместо документов. Наши партизаны частенько так и делали, когда натыкались на дотошных полицаев.

– Так то ж на полицаев… На фашистских, можно сказать, прихвостней…

– А для того, с паспортом который, и мы с тобой тоже чьи-нибудь прихвостни!

Федор помнил, что главной улицей на Левобережье по праву считалась почему-то безымянная набережная, горделиво являвшая миру несколько десятков дворов с баньками, свинарниками да телятниками, вольготно разбросанными от причала вверх и вниз по реке. В летние дни эта главная улица оглашалась на полчаса с утра и на полчаса под вечер низким мычанием коров, блеяньем всегда словно бы чем-то напуганных овец, щелканьем пастушеских бичей да позвякиваньем разнокалиберных колокольчиков на шеях у местных буренок.

Ты сердце готовил для боя,

Настроживал взгляд на врага.

Но делятся грустью с тобою

Река и ее берега.

Но все еще неторопливо