Выстрелы в Сараево - [31]

На это я окончательно решился только тогда, когда Артамонов уверил меня, что Россия не оставит нас без своей защиты, если Австрия на нас нападет. Г. Артамонову при тех обстоятельствах я ничего не сообщил о моих намерениях относительно покушения, а повод для того, чтобы запросить его мнение о поведении России, я нашел в том, что наша деятельность на разведывательной службе может стать ощутимой и может дать предлог к тому, что Австрия на нас нападет.

Малобабич выполнил мое приказание; организовал и совершил покушение. Главные его участники были на моей службе и имели небольшой гонорар, который я посылал через Малобабича. Некоторые из их расписок находятся в русских руках, поскольку деньги за эту работу я получал от г. Артамонова, ибо Гл. Г. штаб не имел еще кредита на такую расширенную деятельность.

Далее Апис отмечал, что Мухамед Мехмедбашич, единственный серб-мусульманин из числа заговорщиков, бежал в Черногорию, а позднее, уже в Ужице, присоединился к Апису.

Будучи связан моральной ответственностью перед этими лицами, я делал для них все, что мог, не слишком заботясь о правилах и предписаниях[112].

Историкам остается только гадать, когда это Малобабич «при содействии пограничных офицеров переправил в Боснию бомбы, револьверы и патроны для покушения». А именно так пишет Апис в рапорте.

В этом «рапорте-убийце» (как выразился один из современников, имея в виду его фатальную роль в судьбе Аписа), вероятно, не все следует принимать за чистую монету, но многое кажется обманом лишь на первый взгляд.

На эту удочку попался и раннесоветский историк М. Н. Покровский, пытаясь уличить Аписа в логических противоречиях. В 1924 году «Правда» с одобрением цитировала такую его немудреную сентенцию:

Нет никакого сомнения, что Дмитриевич лгал, уверяя, будто убийство Фердинанда казалось ему единственным средством «предупредить войну»: даже не очень глупый маленький ребенок понял бы, что этим средством войну можно только вызвать[113].

Но некоторые ведущие русские дипломаты как раз не сомневались в том, что без Франца Фердинанда в мире будет гораздо спокойнее:

Так, например, товарищ министра А. А. Нератов, зная подробности «воинственного» свидания между Императором и покойным Эрцгерцогом в замке последнего Конопишт, выражал уверенность, что с кончиной его в Европе наступит эра успокоения. Весьма вероятно, что и С. Д. Сазонов придерживался одинакового с ним мнения[114].

Такие настроения были популярны и на Балканах. В октябре 2013 года на конференции историков в Республике Сербской один из выступавших, Зоран Лакич, рассказывал:

О Сараевском покушении в тот же день оповещена Черногория. Французские источники отмечают, что Цетинье эту весть приняло сдержанно, но с «тихим одобрением», поскольку верилось, что покушение принесет освобождение всему сербству. Приводились и слова господаря, который в те дни находился вне Черногории: «Плохое случилось в Сараеве. Будет война».

Литературная богема претендует на особый дар предвидения, но вот что писал на второй день после покушения петербургский поэт граф Василий Комаровский художнице О. Делла-Вос-Кардовской:

Смерть Франца-Фердинанда, несмотря на трагизм, по- видимому, разрядит военное напряжение[115].

Заручившись обещанием Аписа не оглашать рапорт на суде, сербские власти продолжили Салоникский процесс.

VI. «ЭТО ТАЙНАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ С ЧИСТЫМИ НАМЕРЕНИЯМИ…»

Но у Аписа, видимо, проснулся дремавший талант литературного лицедея. Через два дня после подачи тайного рапорта узник написал бесконечно длинное сентиментально-слезливое письмо принцу Александру в последней надежде примириться, чтобы спасти жизнь своих друзей и свою собственную.

Осчастливленный тем, что мне выпал случай направить это письмо Вашему Высочеству, потрясенный до глубины души, беру перо в руки и открываю свое сердце и душу перед своим Государем.

Пораженный обвинением в совершении преступления на Ваше Высочество в Острове, абсолютно не виновный в этом деле, я с ужасом увидел, что на скамью подсудимых посадили еще двух лиц, обоих из моего близкого окружения. Этих двоих обвиняемых я сберегал возле себя, о них заботился и защищал их от всякого, кто бы мог к ним относиться хуже, чем они того заслуживают. Эти двое обвиняемых — Раде Малобабич и Мухамед Мехмедбашич. Первый, Ваше Высочество, по моему приказанию осуществил организацию покушения в Сараево, а второй, единственный серб-мусульманин, который участвовал в покушении и избежал суда австрийского, перебежав к нам.

Объяснив вкратце свои отношения с ними, Апис продолжал:

Я, Ваше Высочество, должен быть не человеком и не зверем, а монстром, если бы задумал Вашей персоне пожелать зла. Разве я, тот, кто всю ночь ходил возле освещенных окон Вашей больничной палаты в Белграде, кто со страхом и сжавшимся сердцем в Вашей передней заклинал Ваших врачей сохранить Вашу жизнь, разве бы я мог желать Вам смерти?! Эти чувства безграничной любви по отношению к Вашему Высочеству, все надежды и все мечтания мои о величии Вашем во имя счастья Сербии и сербского народа, которыми я жил столько лет, не могли пройти так легко и оставили в моей душе глубокие и неизгладимые впечатления, так что я должен быть сыном ада, если бы наперекор этим чувствам стал Вашим убийцей… И разве бы я мог помыслить пожелать смерти и поднять руку на кума моего милого дитя, чья фотокарточка и сейчас, в тюрьме, стоит на столе перед моими глазами. Это меня, Ваше Высочество, гнетет, и я протестую перед Вами протестом возмущенного человека, чей душевный лад можно вернуть только уверением, что Ваше Королевское Высочество не верит в это и что все это — результат намеренного или не намеренного, но несчастного подрыва всех связей, которые меня с Вами связывают.