Выстрелы над яром - [5]

И Лешку как-то затянул Листрат на такой бой.

И он бежал по льду и, стиснув кулаки, кричал: «Гоним, гоним!» Он кого-то бил, и его били. Лешка даже не понимал, за что он бил кулаками незнакомого мальчишку и за что тот платил ему тем же.

Возвратился домой Лешка весь в синяках. Федор посмотрел на брата с сочувствием:

— Не на Двине ли ты был?

— Ага, — опустил глаза Лешка.

— Ну и дурень. Полезай быстрее на печь, а то еще и от отца достанется.

Потом, подав Лешке на печь ломоть хлеба, намазанный подсолнечным маслом и посыпанный солью, разъяснил:

— Это при царизме придумали для людей такое занятие: пусть свою обиду и злость на угнетателей срывают на своих и не трогают панов. Понял?

— Ага, — кивнул головой Лешка и начал аппетитно есть хлеб. Ничего он, конечно, не понял. Но Федор работал на заводе, и он все знал. Как же мог Лешка не согласиться с тем, что говорил старший брат.

У Дудиных привычка драться осталась: они частенько пускали в ход кулаки.

Однажды на Задулинскую улицу пришли Митя и Лиза, комсомольцы с завода «Металлист». Они собрали детей, начали рассказывать им про революцию, про Ленина. Их слушали с интересом не только дети, но и взрослые. Потом начали разучивать «Интернационал». Тут особенно проявила свой талант Лиза, красивая девушка в кожаной куртке. А Митя, высокий плечистый парень, стоял и подпевал. И тогда прибежали Тимка, Харитон, а за ними Листрат. Разогнали детей, начали драку. До крови избили Митю, который один от них отбивался. А сам Дудин стоял в стороне и подзуживал:

— По мозгам его, безбожника…

Хулиганы искровавили Митю, но и он оставил отметины на лицах «черносотенцев». Дрался он исступленно и отважно. Сдерживал их троих, пока Лиза по его приказу не скрылась за кладбищем. Даже Никита Дудин разозлился на сыновей, когда они вытирали окровавленные носы:

— Лопухи. С одним не могли справиться.

— Так он верткий, сыбака, — оправдывался Тимка.

Но вступать в драку Дудин-старший не хотел. Может, побоялся: время не то.

… Утром, когда отец запрягал коня, во двор к ним пришел Лачинский.

— Ну, сосед, скажи мне спасибо. Не дал я злодеям вас обокрасть.

— Каким злодеям?

— А вот пойдем, покажу.

Они вышли через калитку в огород, повернули налево, прошли вдоль высокой ограды двора и снова повернули налево, по меже, за хлев.

Лешка соскочил с сеновала и побежал тихонько за ними.

— Видишь, Антон, — показал Лачинский на дощатую стену. На ней одна за другой зияли свежепросверленные дырки. — А я им помещал, а то прорезали бы тут ход и вывели корову.

— Вот гады… Через двери в хлеву они не могли вывести. Там хороший замок. Так вот они как…

— А я и не думал, что это воры. Шел с работы. Уже сворачивал с межи на стежку возле своего двора. Слышу: возле хлева разговор. О чем, думаю, соседи так поздно толкуют. Подхожу. Здороваюсь, как с соседями, а в ответ мне выстрел. Я и упал в картофельник. Пуля просвистела мимо самого уха, но, слава богу, не задела. Я притаился, да, признаться, от страха не могу и пошевельнуться. Они, видимо, решили, что убили меня. И бежать… Спустя некоторое время возвращались за сверлом… Когда стало тихо, я пополз по картофельнику в свой двор. До утра не мог заснуть. И мне кажется, — тихо добавил Лачинский, — кто-то среди воров был знакомый. Видимо, думал, что я его узнал. Но, — Лачинский приложил палец к губам: молчи, сосед, чтобы не накликать беды.

Отец кивнул в знак согласия.

— Это уж так…

— А знаешь, тата, — сказал Лешка, когда Лачинский ушел. — Я проснулся от выстрела. Слышал их разговор. Одного вора узнал по голосу. Это был Тимка…

— Что? — отец даже вздрогнул от неожиданности. — Ничего ты не слышал и не знаешь. Молчи, сынок, а то еще хату спалят.

И вот опять голос Тимки. Снова в кого-то стрелял ночью бандит.

Маргарита лбом открыла калитку и вошла во двор. Юрка все время, пока шел за ней, думал, что сказать родителям Лешки, чтоб не испугать их. Как и говорил Лешка, корова сама довела его до хлева. Шли они, однако, довольно долго. Солнце уже скрылось где-то за городом.

Во дворе стоял человек в брезентовой куртке, снимал сбрую с пестрого коня. Конь нетерпеливо дергался. Хозяин сдерживал его:

— Стой, дурень. Не убежит твой овес.

Говорил он это будто бы сердито, но злобы в его голосе не слышалось.

Юрка остановился, словно «стой» относилось к нему. Все, что он придумал сказать, пока гнал корову, вылетело из головы.

Конь, освобожденный от упряжи, кинулся в стойло, а хозяин положил на дроги хомут. В этот момент он заметил Маргариту и обратил внимание прежде всего на ее вздутые бока.

— Молодец, Лешка, хорошо накормил.

Взлохмаченная голова его, усы были усыпаны красной пылью. Красными были и дроги. «Видать, кирпич возил», — подумал Юрка.

Хозяин загнал корову в хлев, привязал ее и только уже потом, когда вышел из хлева, заметил Юрку.

— А где Лешка? — спросил он встревожено.

— Он… Он лежит около ручья. Упал с обрыва, — сбивчиво начал рассказывать Юрка.

— Сильно ушибся? — забеспокоился отец.

— Бок разбил и встать не может.

— Что ты говоришь?!

Какое-то время Антон беспомощно стоял посреди двора, не зная, что делать, потом спохватился, побежал в конюшню и вывел Пестрого.