Выстрел в спину - [3]

Иняз Женя закончил благополучно, на госэкзамене получил твердую четверку, а потом — свободное распределение. Преподавать Женя не хотел, а таскаться с группой иностранцев по Москве, ежедневно рассказывать о Кремле и Третьяковке — занятие не из интересных. Евгений был парень образованный, общительный, он решил стать журналистом. Он писал легко, фразы у него были чистые и упругие, слова не выкинешь. Проработав два года вне штата, Шутин сделался сотрудником, а затем и редактором отдела центрального журнала.

Евгений и Павел вновь встретились, когда им было по двадцать семь. Шутин уже прочно стоял на ногах, Ветров еще цеплялся за сборную, но уже отлично видел свой финиш. Три заметки с его фамилией читали только друзья. Со свойственной ему бесцеремонностью Павел пришел без звонка, словно и не было семи лет и расстались они вчера, положил на стол свое очередное творение. Шутин прочитал, расставил знаки препинания и, исправляя ошибки, кое-что вычеркнул и сказал, что не так уж и плохо. Павел решил: Женька Шутин должен ему помочь и не так вот разово, а взять над ним постоянное шефство.

— Это же твой стадион, ты здесь выступаешь, — объяснил он, — еще на финише меня встречать будешь.

С годами Пашка Ветров стал не столько умнее, сколько упрямее и настырнее. Шутин же вырос в человека, который любил шефствовать и помогать.

Павел закончил университет, начал сотрудничать и в толстых журналах и однажды заявил, что написал повесть. Евгений работал над прозой давно, уже несколько лет, все не мог закончить, еще раз переделать, отшлифовать — мешали дела, жизненная круговерть. А тут Пашка, у которого в голове полторы мысли, положил на стол рукопись, смотрит невозмутимо. Повесть оказалась скверная, о языке и говорить нечего. Приговор Пашка выслушал стойко, дальше все закрутилось, как в отлаженном механизме. Пашка переписывал свою повесть столько раз, что довел Женьку и всех знакомых редакторов до белого каления. «Скоростной спуск» — так называлась повесть — опубликовали, под Пашкиным портретом коротко сообщили, что он мастер спорта, своих героев взял из жизни, выдрал прямо с мясом, в общем, выпросили индульгенцию за язык автора и прочие литературные огрехи.

Тридцатилетие друзья отмечали порознь. Евгений вновь женился. Шутин-старший построил вторую квартиру, появились новые холодильник, телевизор и половичок. В этот раз Павел мебель не таскал, ему дали отставку заранее. Верочка была красива, обаятельна и талантлива. Они три года сдавали в Строгановское, но экзаменаторы не могли или не хотели оценить ее талант. Женя понял, что, женившись, выиграл миллион по трамвайному билету.

В редакции, где он работал, сменилось руководство. Новая метла, новые порядки. Шутин привык отвечать за работу отдела, а не отчитываться, куда пошел, почему опоздал или вовремя не оказался на месте. Он был человеком творческим, а не чиновником, прикованным зарплатой к столу и телефону. Евгений Шутин стал корреспондентом другого журнала. На работу можно не ходить, пиши себе целыми днями, правда, зарплаты нет, зато и гонорар тебе никто не ограничивает. Вскоре родился сын, жизнь приобрела новый смысл. Евгений трудился: очерк, статья, рецензия, радио, телевидение, задумана новая книга, хотя еще не закончена старая.

Павел Ветров за эти годы написал несколько повестей, у него вышло две книги. Павел стал профессиональным писателем, работал уже уверенно, на него начали обращать внимание в литературных кругах. Некоторые его коллеги считали, что если Павел выйдет за рамки спорта, копнет поглубже и перестанет держаться за сюжет, как за якорь спасения, то он способен написать прозу настоящую.

— Возможно, когда-нибудь и рискну, — говорил Павел, — еще рано, класса не хватает.

Спорт выработал в нем не только упорство и умение работать. Павел еще обладал удивительным чувством времени и расстояния.

— Я знаю свою трассу и свой порядковый номер, — говорил он. — Рекорд не выскакивает, как джинн из бутылки, рекорд привозят на кровавых мозолях. И нельзя сесть за стол и сказать: сейчас я напишу гениальную прозу.

Дружба Шутина и Ветрова возродилась, когда они приближались к сорокалетию. Евгений жил у папы, переехал с чемоданами и книжками в свою комнату, Верочка с сыном остались в двухкомнатной квартире.

Евгений работал директором картины на киностудии, ел вкусные мамины обеды и был впервые по-настоящему счастлив.

— Двадцать лет отобрали у меня эти две женщины, — говорил он. — Хватит, теперь я наконец свободен и живу в свое удовольствие. Я молод, сорок лет для мужчины не возраст, все впереди.

Павел согласился, однако задал грубый вопрос:

— Директор картины — это интересно?

— Интересно, — решительно ответил Евгений. — Так называемым творчеством я предоставляю заниматься таким, как ты. Вы легко усваиваете, что хорошо и что плохо, о чем писать следует и о чем нельзя. Вас ценят и подкармливают. Я же не умею творить по указке.

Павел не возражал.

— Ты теперь совсем не пишешь?

— Почему же? — Евгений несколько надменно улыбнулся. — Я пишу, для себя. — Он посмотрел многозначительно, и Павлу стало ясно, что сам он, Ветров, пишет черт знает что, на потребу обывателя.