Выстрел - [52]
Он кругом обманут. Обманули Шаринец, Юра, люди, выведшие его на Василия Ивановича, сам Василий Иванович, так глупо севший в тюрьму.
Круг смыкается, надо спешить, пора кончать с фабрикой, исчезнуть, улетучиться. Сегодня грузится второй вагон, нужна минимум неделя, чтобы отгрузить еще три. Есть ли у него эта неделя? Должна быть. Слишком далеко зашло, чтобы он отказался от приза. Неделю Василий Иванович уж во всяком случае продержится. А пока Юра один, все это оговор, клевета, ревность к Люде Зиминой, ничего более…
Неделя у него есть, и надо торопить Красавцева.
Приняв такое решение, Валентин Валентинович отправился на фабрику.
Кончалась погрузка его вагона. Все шло нормально. Красавцев и Панфилов были спокойны. Ничто не предвещало осложнений. Но, разговаривая в отделе сбыта с Красавцевым, Валентин Валентинович посмотрел в окно и увидел идущего к фабрике человека.
– Свиридов, следователь, – сказал Красавцев.
У Свиридова много оснований появиться на фабрике, он ведет следствие по делу об убийстве инженера Зимина. И все же Навроцкий принял единственно правильное решение: пока Свиридов переговорит с директором, потом с Красавцевым, пройдет минут сорок, ну, хотя бы полчаса. Один вагон еще можно спасти.
На складе он сунул Панфилову пятерку, расписался в получении товара, взял накладные и вышел на товарный двор.
Пыхтел паровозик, составитель опломбировывал вагоны. Навроцкий и составителю и машинисту сунул по рублю… Паровозик дал гудок… Состав тронулся. Валентин Валентинович вышел за ними из фабричных ворот.
Минуя окраинные склады, пакгаузы, фабрики и заводы, маленький состав медленно уходил вперед, к товарной станции.
Навроцкий смотрел ему вслед. Хорошая операция сорвалась. Жалко! Но ничего… Эти склады, пакгаузы, фабрики и заводы – все будет принадлежать ему, его время придет, важно еще немного продержаться…
Валентин Валентинович оглянулся на фабрику. Хорошая операция предстояла. Жалко, ничего не скажешь, жалко. Но так сложились обстоятельства, он в этом не виноват.
47
В это время на Ярославском вокзале Миша провожал Эллен.
Гудели паровозы, из-под колес с шипеньем вырывались клубы пара, смазчик стучал молотком по буксам вагонов – вечные сигналы дальней дороги, тоскливого расставания.
Игорь и Сергей уходили к багажному вагону, проверяли, как грузится цирковое оборудование.
– Когда вернетесь? – спросил Миша.
– Не знаю. Лето пробудем в Мурманске, на зиму еще ничего не известно.
– Значит, еще год не увидимся?
– Приеду, а ты уже студент.
– И, может быть, предпоследнего курса, – засмеялся Миша.
– Не исключено. – Эллен тоже засмеялась.
Она была очень красива, все смотрели на нее. Но она не смотрела ни на кого.
– Будет время, черкни пару слов мне, Генке, Славке…
– Я такая неохотница писать, не надейся… Ну как, поймали вы своих жуликов?
– В общем, да.
– Неужели этот любитель букетов – бандит?
– В прямом смысле, может быть, не бандит. А вообще-то – бандит.
– Что-то сложно для меня…
– Люди гибнут за металл…
Не глядя на Мишу, Эллен будничным голосом сказала:
– Знаешь, Миша, я выхожу замуж.
Всегда все важные новости она сообщала таким будничным голосом.
Сохраняя полное самообладание, Миша ответил:
– Да? Поздравляю! За кого, если не секрет?
– За Сережу, за своего партнера.
– Цирковая традиция? – попытался шутить Миша.
Она тоже пыталась шутить:
– Ну конечно… – Она показала на небо, подразумевая купол цирка: – Ведь он там, наверху, держит меня в зубах. Жену будет держать крепко, не уронит.
– Тогда я за тебя спокоен.
Так они шутили, как и положено воспитанным людям. Миша достойно встретил крушение своей первой любви. Во взгляде Эллен он уловил даже некоторую разочарованность, она ожидала потрясения. Потрясения не будет.
Раздался третий звонок.
Игорь и Сергей попрощались с Мишей и вошли в вагон.
Эллен задержалась на площадке и, улыбаясь, помахала Мише. Потом не дожидаясь отправления поезда, ушла, может быть, для того, чтобы не мешать другим входить в вагон.
Но Миша дождался отправления поезда, тот медленно вытягивался из-под крыши вокзала и наконец скрылся, вильнув длинным закругленным хвостом.
Миша вспомнил тот, другой поезд на станции Бахмач, увозивший эшелон туда, где сверкающая путаница рельсов сливалась в одну узкую стальную полоску, прорезавшую горбатый туманный горизонт. Перед глазами его снова возникали красноармейцы. Матрос Полевой в серой солдатской шинели и мускулистый рабочий, разбивающий тяжелым молотом цепи, опутывающие земной шар…
Сейчас, как и тогда, к горлу подкатывал тесный комок…
Но непозволительные слезы не показались. Детство кончилось… Эллен – это тоже его детство, маленькая циркачка, так поразившая когда-то его воображение.
Он вышел из вокзала на Каланчевскую площадь и по Мясницкой, через центр, поехал к себе, на Арбат.
Идти домой не хотелось, и он прошел на задний двор.
Ребята играли в волейбол.
Возле корпуса на асфальте сидел Витька Буров, стриженный под машинку, бледный и худой.
– Привет! – сказал Миша.
– Привет! – ответил Витька.
Кончилась партия, команды стали меняться местами.
– Примите нас, – сказал Миша.
– Становитесь! – сказал Генка.
Миша и Витька Буров перешли на площадку, и игра возобновилась.
