Выстрел на Лахтинской - [22]

Наконец он заговорил. Да, в середине июля он приехал в Ташкент немного развлечься. Заранее прислав письмо отцу с просьбой о материальной помощи, он был уверен, что профессор не откажет, тем более, что в выражениях Анатолий не стеснялся. Но отец неожиданно выгнал его. Тогда Анатолий решил «экспроприировать» ценности у приемного отца. Случайно на базаре он встретил своего давнего «кореша» Стецюка и решил, что лучше послать «на дело» его. Сам же он стоял «на стреме».

Анатолию было известно, что профессор хранит свои ценности в одном из ящиков письменного стола, ключ к которому подобрать довольно трудно. Когда-то Николай Петрович заказывал замок к этому ящику, и Анатолий тогда же «на всякий случай» ухитрился сделать дубликат ключа, который теперь и передал Стецюку.

Как и ожидал Анатолий, в ящике находились золотые вещи — часы, серьги, кольцо и, кроме того, какой-то пакет, который Стецюк также захватил с собой, так как не имел времени рассмотреть, что в нем находится. Когда преступники развернули его, то обнаружили папку с рукописью Панкратьева.

Именно о ней упомянул Николай Петрович в разговоре с сыном в лаборатории:

«Ты бездельничаешь и хочешь жить припеваючи, но денег я тебе не дам, потому что трудом зарабатываю на хлеб».

«Не такой уж тяжелый у тебя труд», — возразил Анатолий.

«Не скажи, вот недавно я закончил интересную работу, дело моей жизни, первая часть которой уже отпечатана на машинке».

«Но ведь тебе заплатят за ее публикацию?» — спросил Анатолий.

«Да, конечно, я получу определенный гонорар», — ответил профессор.

«Так поделись со мной, ведь ты уже стар, зачем тебе деньги?.. Правда, я забыл, что у тебя молодая жена».

Это привело к ссоре.

Часы «Брегет» с двумя массивными золотыми крышками Анатолий забрал себе, а кольцо и серьги велел Стецюку продать. Рукопись отца он вначале думал отправить по почте обратно, но не успел это сделать до отъезда, а уж потом решил, что так даже лучше, проще будет шантажировать отца.

* * *

Маргонин зашел в кабинет Сазонова:

— Давай еще раз проанализируем и взвесим все факты, — сказал Маргонин. — Итак...

— Учти, у Стецюка и Анатолия стопроцентное алиби, — прервал его Сазонов, — и выходит, что в день смерти Панкратьева в доме был лишь один человек — его жена Марина...

— Знаю. И все-таки мне кажется, что, возможно, есть какая-то связь между кражей и убийством. Хотя убийцу, конечно, еще надо искать. Кстати, точильщик дядя Вася уже вернулся в Ташкент.

— Что ж ты молчал? — воскликнул Сазонов. — Поехали к нему.

...Во дворе больничной кухни уже немолодой человек в кожаном фартуке и темной рубашке с закатанными до локтей рукавами был занят заточкой ножей. Из-под точильного круга летели искры.

Василий Степанович вспомнил, что в воскресенье 5‑го августа он пришел со своим станком на Лахтинскую. Встал, как всегда, под карагачом на тротуаре. Улица в этот ранний час была пустынной, и работы было мало. Из профессорского дома вышла молодая женщина. Через полчаса она вернулась с двумя полными корзинами.

— Припомните, может быть, во время ее отсутствия кто-нибудь заходил в дом?

— Нет, я никого не видел, никто к профессору не заходил. Это точно. Я сам следил, не откроется ли дверь. Обычно домработница профессора давала много работы и хорошо платила.

Точильщик вспомнил еще, что на скамейке, рядом с домом профессора, незадолго до происшествия сидел знакомый ему мастеровой с кирпичного завода и пил молоко. Когда кто-то закричал, что Панкратьев застрелился, мастеровой первым побежал в дом.

— Затем приехала скорая помощь, а потом милиция. Но я в дом не заходил — боюсь мертвецов.

Василий Степанович помог Маргонину в тот же день найти на кирпичном заводе этого рабочего. Тот подтвердил, что действительно еще до приезда милиции первым оказался на месте происшествия. Маргонин попросил его явиться к следователю завтра к десяти часам утра.

На другой день в кабинет Сазонова вошел высокий мужчина, надевший для этого случая светлый, хорошо отглаженный молескиновый костюм.

— Значит, утром 5‑го августа пришел я на работу рано, — начал он. — Примерно в половине восьмого. Смена еще не началась. Ну, я и решил, не доходя до заводских ворот, позавтракать. Присел на скамеечку. Только разложил завтрак, как вдруг вроде выстрел послышался, а потом из-за забора — женский крик: «Товарищ! Умоляю вас. Зайдите! Скорей!» Ну, я и вбежал в дом. Вижу — на полу лежит мужчина. На виске — рана, а из нее течет кровь. Он еще хрипел тогда. Я побежал к телефону, скорую помощь вызвать, а когда вернулся, он уже умер.

— Не заметили ли вы на полу около постели револьвера?

— Револьвера там не было. Иначе бы я его увидел.

— Может быть, оружие лежало на столе в прихожей?

— Нет, нигде его не было. Я это хорошо помню. На столе лежала только коробка папирос и спички. Я бросился вызывать скорую помощь. А вот когда вернулся, увидел на столе револьвер.

 

...На оперативном совещании у Зинкина Сазонов вновь стал развивать версию об убийстве профессора женой:

— Прежде всего, я не верю, что Марина сама смогла перенести мужа с кровати на пол. Судя по фотоснимку, убитый все время находился на полу. Да зачем ей это было делать? Непонятно и то, куда исчез револьвер после убийства и откуда он появился вновь. Вероятно, Марина, застрелив мужа, попросила свидетеля вызвать скорую помощь, но сама-то она как медичка хорошо понимала, что выстрел смертелен и профессор не дождется врача. Револьвер же в это время находился у нее. Подбросила она его потом, чтобы инсценировать самоубийство.