Высшей категории трудности - [41]

Постепенно вокруг капитана с Вороновым собрались все, кто был в палатке. За полчаса нужно было решить и подготовить текст радиограммы в штаб.

— Что будем делать?

Пришел Новиков от лабаза, нагруженный продуктами.

— Протокол я составил, товарищ Воронов, продукты, я думаю, можно пустить в общий котел.

Прокурор с грохотом бросил рюкзак с консервами около печки.

— О, я вижу, у вас идет совет? Что же решили? Потом он увидел сержанта, корчившегося от боли.

Все сорок пар глаз уставились на прокурора… Будет буря…

Бури не было, Новиков неопределенно хмыкнул и присел возле печки. Он протянул к раскрытой дверце озябшие руки, шевелил пальцами, словно втирал в ладони тепло.

— Ну, так что же вы решили?

— Пока ничего, — сдержанно ответил Воронов. Но спасатели уже зашевелились, заговорили. "Искать… Пробиваться к Соронге любой ценой.."

— Вот как? — удивился Новиков. — А я думаю, поиски надо прекратить. Сколько уже обмороженных и покалеченных? Шесть? По-моему, достаточно. Разве вы не так думаете, Валентин Петрович?

Воронов поморщился, словно от боли.

— Нам надо искать живых, Николай Васильевич. Живых, — повторил он. — Мы не можем бросить товарищей. Они, конечно, ушли по ущелью. Раз они знали об избушке, то ушли наверняка. Нам нужно идти к ним на помощь, я так думаю.

— Я знаю, Валентин Петрович, вы не принимаете версию следствия. Но подумайте сами, как они могли уйти? Искать? Идти на помощь? Вы полагаете, им еще нужна помощь?

В палатке наступила тишина. Прокурора в отряде сторонились, но ни разу еще не чувствовалась такая отчужденность. Может быть, Новиков ощутил эту настороженную и неприязненную тишину. Он продолжал мягче и тише:

— Раздетые, разутые… Двенадцать дней на морозе без продуктов… Валентин Петрович, вы же серьезный человек.

— Они нас ждут, — стоял на своем Воронов. — Вы же читали радиограмму, в избушке должен быть запас продуктов и топлива.

— Вам хочется доказать невозможное?

— Они не могли так просто погибнуть. В группе Сосновского надежные ребята. Два перворазрядника, у остальных вторые разряды. Вы ведь смотрели маршрутную книжку? Читали, сколько у каждого за плечами походов? Закаленные, мужественные люди!

— Опять иллюзии… Почему же тогда не ушел вместе со всеми командир группы? Или иначе: почему группа бросила командира?

— Многие туристы попадают в сложные положения. И все-таки выходят победителями. А сосновцы — очень сильные туристы. Мы должны прийти им на помощь. Я думаю, что скоро вы убедитесь в нашей правоте, — упрямо твердил Воронов.

— К сожалению, вы должны будете убедиться в моей правоте, — сказал Новиков.

После длинного разговора о результатах поисков сегодняшнего дня в штаб была отправлена общая радиограмма:

"Группа Черданцева вернулась из-за метели. Видимости нет. Спуск в долину опасен. Поиски будем продолжать завтра, но половину отряда лучше заменить свежими силами. Необходимо снять группу Васюкова и манси. Погода с каждым часов ухудшается. Нас заваливает снегом. На перевале ураган. Ветер до тридцати метров в секунду. В случае необходимости отряд может отойти по Малику, Северной Точе до заброшенного поселка геологов, где можно забрать людей вертолетом. Отряд в состоянии проделать такой поход за двое суток. Воронов. Новиков".

— Я бы на вашем месте не стал включать в текст радиограммы слова "поиски будем продолжать". — В голосе Новикова послышалось предупреждение, но Воронов на это никак не реагировал.

— Ну, что ж, каждому свое, — сказал прокурор уже своим обычным бесстрастным тоном.

Когда, наконец, все успокоились и занялись приготовлениями ко сну, прокурор протянул мне и Воронову тетрадь.

— Это дневник Васениной, посмотрите вот с этой отмеченной мной страницы. Обратите внимание: "Ребята поссорились…"

Мы читали дневник вместе с Вороновым, испытывая естественное смущение, неловкость, людей, вторгающихся во что-то очень личное, сокровенное…

21

"Я проснулась от того, что надо мной кто-то монотонным голосом читал Блока: "В далях снежных веют крылья — слышу, слышу снежный зов…" Я открыла глаза — в палатке был морозный сумрак. Никого. А в ушах все звенело и звенело: "Белый зов… зов… зов…"

Я плотно закрыла уши, и все стало тихо. Но тревога не проходит. В памяти возникают случайные, когда-то прочитанные строчки. Они назойливо повторяются, словно испорченная пластинка: "Всю ночь дышала злобой вьюга, сметая радость сердца прочь…" Опять "Снежные маски".

В палатке я одна. Вчера я долго не могла уснуть, все казалось, что кто-то ходит вокруг нас и топает. И теперь проспала. А ребята не разбудили. Если бы не холод, проспала бы до обеда. Наверное, решили устроить дневку.

Палатку ребята разбили на берегу Малика. Мы вернулись. И вернулись, конечно, из-за меня.

Какое-то странное место: между сугробов темнеет вода, а вокруг стоят мохнатые угрюмые ели. Малик выбирается из-под сугробов, ныряет в снежные туннели и где-то внизу звенит на перекате. В лесу стоит такая тишина, что страшно вздохнуть, и просто не верится, что на перевале ревет ураган.

Ребята утоптали лыжами снег, набросали под днище палатки для прочности еловых лап, расстелили одеяла, рюки, штормовки, запасные свитеры, куртки.