Высшее образование для сироты, или родственники прилагаются - [29]

— Так давайте же еще раз выпьем за здоровье того, кому мы обязаны этим весельем!

Химке поспешно сунули бокал с вином. Аэрон, не вставая со стула, отвесил сидящему в углу Калине земной поклон, умудрившись и со стула не упасть, и пиво не пролить.

Мрачный Калина скрипнул на весь кабак зубами и отвернулся, сделав морду ящиком, а верные клевреты заслонили благодетеля от грязных шуточек, встав неровным, но достаточно воинственно настроенным частоколом между ним и пьяными собратьями-студентами.

Впрочем, собратьям было начхать на Калину, а для хорошей студенческой баталии требовалось допить бочонок до конца.

Но уязвленный вампир сам нарвался, брезгливо бросив:

— Шуты.

— Как этот песий выкидыш меня назвал? — взвилась Алия. Она среди груды выброшенных из кабака выкопала себе седого как лунь красавца-вовкуна и даже выпила с ним на брудершафт, а стало быть, практически созрела для драки. Тем более что и вовкун попался подходящий: с покатыми плечами и шрамом через все лицо. С таким биться спина к спине одно удовольствие.

Но Калину уже понесло по бездорожью. Встав в императорскую позу, он брезгливо бросил:

— А ты помолчала бы, тварь, не хватало мне еще лаяться с той, чьи предки были цепными псами моей семьи.

Толпа радостно загудела, и в кабаке разом сделалось просторней. Все лавки и столы вмиг были сметены к стенам, посреди зала остался только импровизированный престол Аэрона, с которого тот укоризненно попенял Калине:

— Не стыдно ль тебе, братец, говорить подобное даме?

— Братец?! — подскочил как ужаленный Калина. — Да ты мне такой же братец, как твои девки — сестрицы.

— Может, ты еще и старшинства моего не признаешь?

— Ха! — театрально вскинул руки Калина. — И кто это мне скажет о твоем старшинстве?

— Мой кулак, — зарычала Алия и кинулась было в толпу сомкнувшихся вокруг Калины альвов, но Лейя, вовремя повиснув на ней, свалила будущую валькирию на пол, уговаривая не лезть в вампирские разборки.

— Вообще-то Аэрон должен принять вызов, — прогудел в ухо Алии вовкулак, путая северский с бандитской мовой. — У ихних родов с покону положено знать, кто кого гнобит. Тока Аэрошке плювати на покон, три годи вольно казакует. Но теперь уж, видать, заструлили голубу.

Я как Лейя со стола сигать не осмелилась, поэтому осталась возле Аэрона и видела, что драки ему не хочется, и будь его воля, он с радостью плюнул бы на дурака Калину и ушел допивать в другой кабак. Но, видимо, со слюной были какие-то проблемы.

— Ладно, — хлопнул он ладонью по колену, — будь по-твоему. По-хорошему расквасить бы тебе рожу за наглость надо, но я не вахлак какой-нибудь, поэтому тебе скажут.

— Кто? — презрительно хмыкнул Калина.

— Древние, — спокойно ответил Аэрон. — Как по обычаю нашему положено. Или тебе и они не указ?

— Да ты даже на опушку Заветного леса не рискнешь зайти, — не особо уверенно сказал Калина.

— Я даже сувенир тебе из рощи принесу на память.

— А я пойду в свидетели, — ляпнула я, опасаясь, что Калина сейчас закочевряжится.

Оставшуюся часть ночи мы вплотную посвятили бочонку вина. Лейю начало мутить, и она то и дело выскакивала на улицу. Алия набралась до такой степени, что стоять могла только на четвереньках, да и то — опираясь задом на стену. Ее новообретенный дружок выпал в осадок гораздо раньше и пугал своим храпом мавок, которые облепили стойку. Закатывая глазки и как бы невзначай подсовывая гладкие белые коленки Никодиму, мавки щебетали о прелестях жизни на речном дне, намекая кабатчику, что с удовольствием могли бы его туда прогулять. Никодим, усмехаясь в усы, вежливо отказывался.

Одновременно с последней каплей вина взвыла пьяная Химка, дорвавшаяся-таки до вожделенного места на столе. Нечисть, затыкая уши, устремилась из кабака в разные стороны. Химера осталась петь песни спящему вовкуну, который храпом поддерживал солистку.

Аэрон уже на улице неожиданно заметил, что передвигаться самостоятельно я и Алия уже не можем. Он кряхтя взвалил нас на плечи и, покачиваясь и напевая песню про молодого чертовски красивого жеребца, которого принудили тащить два мешка с навозом, потащил нас, утопая в глубоком снегу, к Школе. Лейя плелась следом, время от времени отставая и оглашая молчаливую округу неприятными звуками.

— Мамочка моя, роди меня обратно! — простонала Алия, ворочаясь на полу — до кровати доползти она так и не смогла. За окном был уже полдень, светило скупое зимнее солнце, я встречала новый день в обнимку с запотевшей банкой. Утешала меня только мысль о том, что Лейе намного хуже, чем мне. Мавка встречала новый день в уборной. Школа мучилась жестоким похмельем. По коридору уныло шаркали чьи-то ноги, слышались обещания никогда больше так не напиваться и проклятия по адресу Аэрона, так коварно споившего прилежных учеников. Я прикладывала ледяную банку то к гудящей голове, то к сжимающемуся желудку, то отпивала из нее глоток. Алия переползла на мою кровать и тоже приложилась к банке:

— Что ж я маленькой не сдохла!

Позеленевшая Лейя появилась на пороге, усладив наши уши звуком хлопающей двери. Алия застонала и снова отпила из банки.

— Не надо хлопать дверью, — попросила я, — а то у меня голова лопнет. — Забрав банку у подруги, я приложила ее к своему лбу. Просьба моя не была услышана, дверь снова отворилась и с шумом захлопнулась, явив на пороге виновника наших страданий. Аэрон выглядел на удивление свеженьким и, похоже, от похмелья не мучился. В руках он держал кувшин, в котором что-то поплескивало. Лейя посмотрела на него жалким взглядом и с упреком сказала: