Высокое поле - [42]

— Ну сказала, потом объясню, — уклонилась тетка.

Из большой комнаты вышла Маринка, двоюродная сестра Лехи, — сухонькая девчушка лет девяти. Она подошла к столу, посмотрела прямо в лицо брату и сказала с материнской хитринкой:

— Алешка, а зеленая машина опять сегодня прошла к вам, — она махнула рукой в сторону Лехиной деревни.

— Какая машина?

— А такая… Я сама видала. Только без песен. А вчера…

— Иди, иди! — оттянула ее мать. — Тебя только тут и не хватало!

— Алешка, возьми меня посмотреть, а то я его не видала!

— Иди, говорят тебе добром! — рассердилась мать и прогнала Маринку за дверь. Там она похныкала немного, потом зашаркала игрушками и вскоре запела.

Дядька хмурился. Он был человек прямой и не любил всяких там непонятных явлений и секретов, но не стал вынуждать жену к рассказам.

А Леха сидел и не понимал: кого это хотела увидеть Маринка у них в доме?

— Ты сегодня или завтра домой-то? — спросила тетка.

— Когда захочет! — резко сказал дядька, которому надоело, видать, слушать недомолвки. — Он, может, со мной в бригаде останется работать, вон он как вырос!

— Пусть остается, не жалко, — тетка поджала губы, понимая, что нельзя было так неосторожно спрашивать, ведь парень-то и в самом деле подрос, все понимает.

— Ешь, Леха, ешь… — дядька кивнул ему дружески.

— Я ведь это к тому сказала, что матка сегодня наказывала, чтобы приходил скорей…

Леха не понял из теткиных слов, чего хочет матушка — поругать его или зовет по делу. Он посмотрел в окошко и понял, что за́светло не дойти. Вечернее солнце уже зашло за лес, но где-то в полях оно еще освещало землю своим широким остуженным светом, на который не больно смотреть…

— Если сегодня пойдешь, то поторапливайся, а если завтра отправишься, так мне надо мясо, что вам пошлю, присолить. Я отрубила варева на два.

— Это хорошо, свежее-то, — кивнул дядька, и получилось так, что он тоже одобрил Леху идти домой сегодня. — А ты, если что, приходи опять к нам. Поплотничаем, как сегодня. Ты сегодня так помог нам, что без тебя нам не положить бы пять венцов.

Леха доел щи, выпил кружку молока с булкой и собрался в дорогу. Тетка вынесла из погреба кусок мяса, завернутого в клеенку, положила сверток в сетку:

— Кланяйся матке-то!

— Ладно.

— Ну, беги, раз такое дело! — дядька хлопнул племянника по спине, а потом сидя протянул ему руку, но пожал ее как-то осторожно, как ребенку.

— А когда на рыбалку сходим? — спросил Леха.

— Сходим как-нибудь… Подождать надо, мы ведь не дачники. Вот с делами разберемся, тогда и сходим, — и видя, что племянник невесел, бодро добавил: — Все равно поймаем больше их!

— Ага! — просиял Леха.

— Ну, тогда — дуй!

— Дую! До свиданья!

— Алешка! — донесся из-за двери голос Маринки, но ее одернула мать.

Леха приостановился на секунду, а потом почти до самого дома нес в себе ожиданье чего-то неясного, оставшегося или от этой девчоночьей недосказанности, или от теткиной непонятной улыбки.

8

Окончательно стемнело, когда Леха прошел только половину пути от Радужья до дома. Дорога шла лесом. Сначала Леха видел светлые островки берез, то там, то тут выплывавшие к самой обочине из сумерек, в которых смешивался остальной лес, потом стало совсем темно, только небо, нечеткой серой полосой повисшее над дорогой, повторяло все повороты ее и оставалось единственным надежным маяком. Несмотря на привычку к лесу, было немного жутко идти в такую ночь. Уши старались уловить подозрительные шорохи в придорожных кустах, но ничего не было слышно; лес, наполненный густой осенней жизнью, притих и молчал, только один раз показалось, как где-то в стороне вскрикнул и заверещал заяц, должно быть, схваченный на лежке совой или лисой. После этого крика ноги понесли Леху еще быстрее; он уже не помнил, сколько прошло времени, где он идет и скоро ли конец пути, он был весь напряжен, как струна, и почти бежал, позабыв про усталость, поэтому, когда сквозь опушковую редину замелькали окошки домов, Леха свободно передохнул, сбавил шаг, а потом и вовсе остановился.

Деревня стояла в огнях. Должно быть, было еще не очень поздно, потому что где-то слышались бодрые голоса ребят и девчонок, шедших из клуба или с телевизора.

«Идти сразу домой или зайти к Сергею?» — раздумывал Леха.

Он шел уже по деревне. Знакомые дома, знакомая жизнь в их окнах сразу вернули его в привычный мир, и какое-то радостное чувство ожиданья вдруг целиком заменило в душе лесной страх. В этом необычайном настроении кроме радости встречи была легкая, почти неуловимая тревога — а все ли тут на месте? — тревога, в которой не каждый, если спросить, может признаться, настолько она беспочвенна и смешна, но она есть, она живет в каждом, кто покидал, пусть не надолго, родные места и вновь возвращался. Вот проплыл совсем рядом силуэт березы — и сразу мысль: стоит береза! Вот зачернел у самой дороги темный косяк сиреневой заросли — вспомнилось: весной опять будем ломать!

— Ну пусти! Пусти же! Отпусти, говорю, руку, кто-то идет! — неожиданно услышал Леха и не только остановился сам, но и остановил дыханье. Он узнал голос Надьки.

Теперь, когда Леха вышел из-за сиреневых кустов, стоявших как раз на повороте дороги, впереди него, шагах в десяти, темнели две фигуры. Они медленно покачивались и шли вниз по улице от клуба. Леха не слышал голоса второго человека, но ему не надо было гадать, он и так знал: второй был Сергей.