Высокая макуша - [7]

— Завтра чуть свет подниматься. Сенокос вот подступил, клен зелен, а мы лошадок держим, скотинка у рабочих имеется. Надо же на всю зиму заготовить!

— Давно я не был на покосе, — покаянно вздохнул Василий. — С превеликим бы удовольствием!

Илья усмехнулся в ответ:

— Посмотрел бы я, как потеть ты будешь, с удовольствием или без. Наломаешь бока, небось по-другому запоешь.

Он выключил телевизор и предложил Василию:

— Не хочешь на улицу, на свежее сенцо? Крепче нету сна!

— На сене? — обрадовался тот. — Экзотика! Припомню, как в деревне спали…

Они устроились, разворошив копну перед лесхозовским сараем. Лежа под теплым полушубком, Василий вдыхал и не мог надышаться пьянящим ароматом свежего сена: настолько он был сильным, что заглушил запах овчинного полушубка, отогнал куда-то дрему.

Мягкими совиными крыльями опускались над поляной светлые, как бывают только летом, сумерки. Неслышно и низко над землей носилась, смешно кувыркаясь, летучая мышь. Из леса волнами наплывала прохлада, а в небе, не успевшем поглотить дальние отсветы заката, уже пульсировали первые звезды.

Разговорясь, они вспомнили молодость, пожалели, что нет уже родной их деревни, как и многих соседних, — на месте их поднялся, вырос город. Да и те, что уцелели, совсем другими стали: ни лошадей теперь там, ни покосов прежних.

Илья приподнялся, оперся на руку так, что выказалась тельняшка, и снова завелся, повернул разговор на свое.

— Прогресс, конечно, дело заманчивое. И людям облегчение, и комфорты там всякие. Райскую жизнь, одним словом, несет нам этот прогресс. Но тут-то и выходит оборотная сторона. Выкачиваем мы из природы, что только можно, думаем, не будет предела. Ан нет, клен зелен, шалишь, говорит! Даже и атмосфера, как известно, не беспредельна: поднимется человек на семь, на восемь километров — и задыхается. Вот и подумаешь, насколько дороги нам и лес, и вода, и вся природа. Выходит, что у прогресса-то, как у палки, два конца. За один возьмешься — другой тебе по лбу.

— А надо так, чтобы не ударил он по лбу, — отозвался Василий. — Сколько уж мы построили очистных сооружений! А построим еще больше. И таких, что ни пылинки вредной в воздухе не будет, и вода в реках станет не хуже родниковой. На то и средства отпускают.

— Это понятно, клен зелен, понятно, что заботятся у нас о природе. Да жаль, что не все. Вот построили неподалеку от нас химкомбинат, смотрим — сосны стали засыхать да пчелы гибнуть. Откуда, думаем, такая напасть? Вызвали специалистов, сделали анализы, оказалось — воздух комбинат засоряет, не отладили как следует оборудование. Ну, конечно, заставили переустроить разные там пыле- газоуловители, трубу соорудили новую, повыше. И воздух стал чище. Но могли же предусмотреть все это до пуска комбината!

— Ну, и что же ты предлагаешь конкретно?

— Конкретно… — повторил Илья и совсем приподнялся. — Давно я, клен зелен, думку в голове держал, все собирался написать куда повыше… И законы у нас хорошие, и разговоров о природе много, и средства на ее охрану отпускают громадные. Даже общество есть природолюбов. Да только пока дойдет голос до нужной инстанции, смотришь — природе уже вред нанесли… Конечно, человек испокон веков кормился природой. И будет кормиться, пока он жив. Но сейчас, когда мы научились расправляться с природой, как повар с картошкой, — поразумнее бы надо с нею обращаться. Вот над чем должны мы призадуматься! А вы… — Илья как бы с упреком обратился к Василию, — вы народ ученый, с вас и спрос особый. Помогайте, клен зелен!

Он смолк и лег, натягивая на себя полушубок.

Все синее делалось небо, все ярче выделялись в глубине его звезды. Останавливая взгляд на них, Василий рассеянно думал. Ему казалось, будто звезды приближаются, все ниже опускаясь к земле, вот-вот захватят его неотвратимой силой, вместе с копною сена, с поляной и темным лесом вокруг нее, — захватят, оторвут своим притяжением и понесут в никем не измеренную бездну…

— Спишь? — сонно спросил Илья, и Василий вздрогнул, не заметил, как стал задремывать.

— Ага, — отозвался из-под полушубка. — Это от сена, от кислорода лишнего. У нас ведь как получается? Пока дышим городским привычным воздухом, вроде нормально. Как попали в лес, так пьянеем.

— И моя благоверная вот так же пьянела, когда сюда переселилась. А потом все пошло наоборот: как поедет в город, так больная становится, голова, мол, кружится от машин да от метро. А у нас тут, клен зелен, и правда — сплошной кислород.

— Завидую тебе, — проговорил Василий. — И Тамара твоя вдвойне молодец, не ждал я от нее такого. Надо же, променяла стольный град на какое-то лесничество!

— «Россия начинается с избы, Россия не кончается столицей», — продекламировал Илья.

Василий поддакнул в ответ и смолк, одолеваемый сном, как бы проваливаясь куда-то в зыбкое, тягучее.

Илье же, как ни мотался в этот день, как ни тянуло его ко сну, представилась вдруг молодость — и понесло его, подхватило, как волною, в мир воспоминаний…

III

Выскочив из конторы лесничества, он задохнулся морозным воздухом и передернулся: «Ух, и знатный будет морозец!» Глянул в сторону леса, откуда надвигались лиловые сумерки, — над молодым зубчатым ельником спелым лимоном выкатывалась луна. Значит, светлая будет ночь, можно вволю находиться с ружьем.