Вышки в степи - [6]

Палачей, исполнителей этого зверского убийства, выявили и отдали под суд, их постигнет суровое возмездие, но, каким бы оно ни было, свой, воровской, приговор они привели в исполнение. В назидание всему лагерю.

Еще в тюрьме я завоевал авторитет среди заключенных. Вероятно, потому, что стойко переносил тяготы, в камере много занимался физкультурой (несмотря на возраст), не терял чувство юмора, а главное — добился пересуда, отмены первого приговора (второй был уже помягче), помогал и другим добиваться пересмотра. Поэтому, несмотря на принадлежность к интеллигенции и неподходящий профиль (не вор, не грабитель, не убийца и так далее), я стал «угловым», то есть лицом высокого ранга, неприкосновенным. Звали меня исключительно по имени и отчеству. За все время в лагере меня никто ни разу не ударил и не обругал. Я пользовался относительной свободой поведения.

Офицер, начальник нашего отряда, был недавним выпускником философского факультета Университета и любил беседовать со мной о жизни и науке. Но как-то он сказал: «Не надо нам встречаться наедине. Прекратим это. Каждое утро я прихожу с чувством тревоги: не случилось ли с вами беды». От подозрения и наказания меня не могли обезопасить ни высокий ранг, ни благоволение главвора, ни внимание начальства.

Я изложил стандартную шкалу физических наказаний. Но случается и импровизация. Так, однажды проштрафился главпидор — старейшина этого цеха, по прозвищу Горбалый. Он хотел отнять у новичка пайку хлеба, то есть неотъемлемое. Положенное наказание боем не подходило: инвалид, не выдержит, а терять его не хотелось (нужный человек). Главвор был в полной растерянности и обратился за советом к свите. Кто-то сдуру предложил (смягчаю): «Выделать его, и все дела!». Главвор на это: «Сказал тоже! Это ему в кайф». И решено было задать главпидору публичную порку. Построили весь отряд (около 200 человек), перед строем разложили горбуна, спустили с него штаны и выпороли широким ремнем.

Есть наказания и не связанные с физическим насилием. Для воров существует существует такое наказание, как перевод в низшую касту. Это называется «опустить» человека. За поведение, несовместимое со статусом вора (не платит долги и тому подобное), с него торжественно снимают черную одежду и выдают ему синюю или серую рвань. Это расценивается как огромное несчастье. «Отпустить» могут и без «суда». Как-то двое мужиков, доведенные до отчаяния свирепым «беспределом» одного крутого вора, поймали его на отшибе и… изнасиловали. Мужиков жестоко наказали («заглушили»), но вор ничем не мог отстоять свой опозоренный статус. Его «опустили» в чушки, и он стал пидором. По ночам знатные воры подзывали бывшего товарища к своим койкам, и он выполнял все, что требовалось. Был тихим, скромным и забитым. Я его застал уже таким, и при мне его былое свирепство существовало только в легенде.

Вообще же какие-то наказания производились почти каждую ночь, и стоны истязаемых, доносившись с «дальняка», мешали спать остальным — и воспитывали. Всех.

В дополнение, чтобы поддерживать обстановку террора, дружина «бойцов» проводила раз — два в месяц мероприятие, называемое «замес». Среди ночи по этому слову все «мужики» и «чушки» отряда обязаны вскочить с постелей и бежать к двери. А там уже стоят «бойцы» с тяжелыми кулаками и ножками от табуреток, готовые молотить всех подряд. Пробежав сквозь строй «бойцов» и получив свою порцию ударов (тут можно закрываться руками), заключенные отправляются в умывальню, смывают кровь и пожалуйста, досыпай спокойно. Избиение производится ни за что, просто «для порядка, чтобы знали, кто мы, а кто они». Это «профилактическое» мероприятие очень напоминает регулярные избиения илотов (рабов) в древней Спарте.

Так чья же власть перевешивает в «зоне»? Кто больше может? Кто истинный повелитель? Кто способен формировать нормы и установки? Кто тут воспитывает?

6. Педагогическая трагедия

На официальном языке огороженные колючей проволокой городки с вышками по углам давно уже не называются ни «лагерями», ни «зонами». Вместо тюрем у нас следственные изоляторы, вместо лагерей — ИТК, исправительно трудовые колонии. В основе всей нашей пенитенциарной системы идея исправления коллективным трудом. Эта идя сформулирована и внедрена в нашу жизнь замечательными книгами А. С. Макаренко. Гуманизм ее в применении к преступникам не надо доказывать: общество не только налагает кару на своих оступившихся членов, но и заботится об их исправлении, очищении от скверны, возвращении к честному труду в коллективе свободных людей. Недаром начальники отрядов набираются из офицеров с гуманитарным высшим образованием — философы, историки, педагоги, юристы.

Когда они принимали назначение и шли сюда работать, некоторые втайне мечтали о стезе Макаренко — о массовом перевоспитании преступников, о возвращении заблудших на истинный путь. Все это так красиво выглядело в книгах и кинофильмах о перековке. Убеждение, воодушевление, прозрение, трудовой энтузиазм, благодарственные письма от бывших питомцев, скупые слезы на твердых небритых скулах… Реальность быстро остудила эти идеальные представления. «Опускаются руки, — говорил мне один такой идеалист. — Ничего не получается. Только выйдут на свободу, глядишь возврат, многие по нескольку раз. Исправленных ужасающе мало, да и ненадежные они. Все говорим о доверии, доверии. Вот недавно подписали одному досрочное, отличные были характеристики, а через неделю — взят за убийство».