Вышибая двери - [8]
Я шагал по ночной Москве. С левого бока холодило, и снег отчаянно скрипел, но к звуку моих тяжелых шагов больше не примешивался быстрый перебор ее мягких сапожек. Я старался не думать об этом. Подмораживало, и спальный район Москвы был пуст. В ночном магазине я машинально купил себе батон. Есть не хотелось, я купил его, чтобы не выходить с утра за едой. На улице слегка поскользнулся. «Как на катке», — мелькнула мысль, и тут я внезапно снова ощутил нежную упругость ее тела в своих ладонях и карамельный запах ее светлых волос. Волной накатил жар. Ничего не исчезло, все осталось со мной. Навсегда? Мы снова стоим на площади, и небо сыплет на нас золотистую снежную пыль, и, обняв ее, я горячо шепчу ей в висок безумные слова.
Я снял шапку и расстегнул куртку. Свежий порыв ветра обрадованно швырнул в меня ледяной крошкой, но я даже не заметил этого.
Интересно, она любит свежий батон с горячим чаем?
Любовь без взаимности — разомкнутая цепь. Когда влюблен, невидимый телеграфист отбивает бесконечную морзянку в космос: «Люблю, люблю, люблю тебя».
Жаль, если приемный аппарат выключен или работает на другой волне.
Кто поглощает эти сигналы тогда?
Наверное, над Землей скопилось уже гигантское облако неразделенной любви.
Мягкое облако. Нежное.
Проснулся пять минут назад. На часах — половина третьего ночи. Дом пуст.
Проснулся с кривой полуулыбкой на губах и каким‑то сжатым до состояния пружины криком в груди. Кому я кричал? Над чем смеялся? Горько смеялся…
Это надвигающееся время дает о себе знать. Душно и… чувствуешь, что спастись невозможно.
До дряхлости тела еще далеко. Но что такое «далеко» в человеческом измерении? Неотвратимость. Мне жутко представить, что когда‑нибудь мои сильные, упругие мышцы обвиснут, станут дряблыми и будет бесполезно реанимировать их упражнениями. Что черная шевелюра поредеет и сквозь редкие волосы начнет жалко просвечивать пергаментная кожа. И ни одна красотка не обожжет меня зовущим взглядом. Да что там красотка — простецкая коренастая деваха будет смотреть сквозь меня. Как обычно и смотрят на жалких стариков. И нельзя будет пить. Нельзя будет есть. Прикосновение к женским губам не заставит покачнуться и поплыть горизонт, не разольется по венам жидкое пламя и не откроется больше танцующий, пронзительно ясный мир страсти.
Так пей, человек, полной чашей черпай и не жалей разлетающихся искрами брызг. Черпай и с наслаждением, жадными глотками пей, пока можешь. Пускай ревет пламя в твоей груди, пока дрожит мотор и толкает стальной поршень горючая смесь. И когда пенное, бурлящее вино будет выпито, когда кончится горючее и ты покатишься по неровному асфальту по инерции, теряя детали на холостом ходу, отбрось пустой ковш и, повернув ключ, погаси зажигание. Махни рукой проносящимся мимо тебя. Пусть смех их разносится в теплой ночи и волосы вьются по ветру.
Махни им рукой и улыбнись. Живите. Радуйтесь этой жизни.
Облокотившись на руль, прижмись щекой к пустому, еще теплому бензобаку и в последний раз закрой глаза.
Тысячи. Их тысячи. За вечер, даже в небольшом клубе, мимо тебя проходит около тысячи человек. В среднем клубе — не меньше трех тысяч. Каждый думает, что он уникальный. Так и есть, но если акцентироваться на этом, сойдешь с ума. Проверяешь наличие штемпеля на руке — народ выходит покурить и заходит обратно, мелькание рук перед глазами, — надо смотреть внимательно, многие стараются проскочить не заплатив, просто махнув запястьем; на некоторых руках стоит штемпель чужой дискотеки, это тоже надо контролировать.
Сперва голова идет кругом, потом привыкаешь. Я уже запоминаю вошедших в лицо и штемпель не проверяю.
Но у неопытных тюрштееров бывают нервные срывы. Ночь, грохот музыки, постоянная концентрация на входящих людях — этих впустить, этих нет, этих впустить, но быть внимательным; сирена — драка в зале, крики перед дверями, коллеге нужна помощь, мельтешня тысяч рук. И все это в непрерывном общении с сотнями разных людей — один хочет пошутить, другой поговорить, третья жаждет внимания…
Новенький тюрштеер выбил зубы посетителю. За то, что тот на штемпельном контроле шутя замахал граблями перед его лицом — дескать, ха-ха, где мой штемпель? И тут же получил тяжелый удар в лицо.
Это нехорошо, конечно. Непрофессионально и по-человечески плохо, согласен.
Но вполне понятно.
Тюрштееры грубые и злые. Звери практически. А вы представьте: всю ночь, а иногда и несколько ночей подряд, ты находишься на взводе. Каждый мужчина, зашедший в диско, — твой потенциальный враг. Более того, чувствуя, что ты облечен некоторой властью, парни часто начинают провоцировать. Иногда просто чтобы позабавиться.
Толпа, мигающие огни, сигнал тревоги на пульте — пусть не драка, пусть ерунда. Скажем, в зале курят. Продираешься в пульсирующей прожекторами темноте сквозь толпу. Как людям отличить, идет работник дискотеки или просто кто‑то хочет протиснуться без очереди к бару? Они не спешат расступаться. Говорить бесполезно, в танцзале можно изо всех сил орать человеку в ухо — и он не услышит. Сперва деликатно похлопываешь по плечу — не реагирует. Настойчивее — не пропускает. Ласково отодвигаешь стоящего перед тобой и еще пару человек в придачу — и сразу: «Что это такое?! Какое безобразие!» Безобразие, да. Но какие еще варианты? Мельком замечаешь, что кто‑то положил руку на поручень возле пульта диджея, — это опасно. Шлепаешь его по руке — нет реакции. Дергаешь за пальцы — на тебя оборачивается ухмыляющаяся с вызовом физиономия, дескать, хочу и буду. Резкий удар ребром ладони по пальцам, лежащим на металлическом тонком ободе. Рука отдергивается, физиономия перекашивается в крике, но ты уже протискиваешься дальше, тебе надо найти курящих.
Виктор Николаевич Харченко родился в Ставропольском крае. Детство провел на Сахалине. Окончил Московский государственный педагогический институт имени Ленина. Работал учителем, журналистом, возглавлял общество книголюбов. Рассказы печатались в журналах: «Сельская молодежь», «Крестьянка», «Аврора», «Нева» и других. «На реке черемуховых облаков» — первая книга Виктора Харченко.
На пути к мечте герой преодолевает пять континентов: обучается в джунглях, выживает в Африке, влюбляется в Бразилии. И повсюду его преследует пугающий демон. Книга написана в традициях магического реализма, ломая ощущение времени. Эта история вдохновляет на приключения и побуждает верить в себя.
Прогрессивный индийский прозаик известен советскому читателю книгами «Гнев всевышнего» и «Окна отчего дома». Последний его роман продолжает развитие темы эмансипации индийской женщины. Героиня романа Басанти, стремясь к самоутверждению и личной свободе, бросает вызов косным традициям и многовековым устоям, которые регламентируют жизнь индийского общества, и завоевывает право самостоятельно распоряжаться собственной судьбой.
Вторая часть романа "Мне бы в небо" посвящена возвращению домой. Аврора, после встречи с людьми, живущими на берегу моря и занявшими в её сердце особенный уголок, возвращается туда, где "не видно звёзд", в большой город В.. Там главную героиню ждёт горячо и преданно любящий её Гай, работа в издательстве, недописанная книга. Аврора не без труда вливается в свою прежнюю жизнь, но временами отдаётся воспоминаниям о шуме морских волн и о тех чувствах, которые она испытала рядом с Францем... В эти моменты она даже представить не может, насколько близка их следующая встреча.
Каково быть дочкой самой богатой женщины в Чикаго 80-х, с детской открытостью расскажет Беттина. Шикарные вечеринки, брендовые платья и сомнительные методы воспитания – у ее взбалмошной матери имелись свои представления о том, чему учить дочь. А Беттина готова была осуществить любую материнскую идею (даже сняться голой на рождественской открытке), только бы заслужить ее любовь.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.