Вышедший из моря - [6]

В свою очередь, она, подперев руками подбородок, тоже изучала гостя. По завершении осмотра она кивнула, словно сделала на его счет все необходимые выводы.

— Хорошо, что вы зашли, — заключила она. — Мне как раз хотелось с кем-нибудь поговорить. Вам, ведь, кажется, не привыкать?

— К чему — не привыкать?

— Не притворяйтесь, вы отлично поняли, к чему. К тому, что все изливают перед вами душу.

— Что ж, пожалуй… — сказал мистер Саттертуэйт.

— Вам можно сказать все, — не обращая на его слова никакого внимания, продолжала она. — Вы ведь и сами в душе чуть-чуть женщина и понимаете, как мы думаем, как чувствуем и почему ведем себя порой так нелепо.

Она помолчала. Рослая молодая испанка с улыбкой подала чай — действительно очень хороший, китайский, как с удовольствием отметил мистер Саттертуэйт.

— Так вы здесь живете? — отпив глоточек, поинтересовался он.

— Да.

— Но, видимо, не всегда? Дом ведь по большей части пустует — во всяком случае, так мне объяснили.

— Да нет, я почти все время здесь, просто об этом мало кто догадывается. Я живу только в задних комнатах.

— И давно вы здесь хозяйка?

— Хозяйка уже двадцать два года, а до этого жила здесь еще год.

— Срок немалый, — изрек мистер Саттертуэйт (довольно банальное, как ему самому показалось, замечание).

— Какой срок? Год — или двадцать два года?

— Смотря как их прожить, — чувствуя, что разговор может стать интересным, отвечал мистер Саттертуэйт.

— Вот именно, смотря как, — кивнула она. — Это оказались два совершенно разных времени, никак между собой не связанных. Я даже сейчас не могу сказать, который из них длиннее, а который короче.

С минуту она молча размышляла, потом улыбнулась:

— Я уже очень, очень давно ни с кем не разговаривала. Не стану перед вами извиняться: вы сами сюда пришли, сами захотели приподнять покров… Вы ведь всегда так поступаете, верно? Приоткрываете ставни, заглядываете внутрь и видите людей такими, каковы они есть, без прикрас — если, конечно, они не возражают… А впрочем, хотя бы и возражали! От вас им все равно не скрыться: вы тогда начнете строить догадки — и наверняка доберетесь до сути.

Мистера Саттертуэйта вдруг потянуло на откровенность.

— Мне шестьдесят девять лет, — сказал он. — Но все, что я знаю о жизни, я узнал из вторых рук. Иногда очень горько это сознавать. Но зато мне известно очень многое.

Она задумчиво кивнула.

— Понимаю. Странная штука жизнь! Не представляю, как это — быть всегда только зрителем.

В ее тоне сквозило искреннее недоумение. Мистер Саттертуэйт улыбнулся.

— Вам трудно это представить, потому что ваше место — в самом центре сцены. Вы созданы, чтобы быть примадонной!

— Ах, полно, что вы такое говорите?!

— Но ведь это так! С вами всегда что-то случалось — и всегда будет случаться. Думаю, что в вашей жизни была самая что ни на есть настоящая трагедия… Или я ошибаюсь?

Она сощурилась и пристально посмотрела на него.

— Поживете несколько дней на острове — вам непременно расскажут об одном англичанине, который утонул у подножия этого самого утеса. Расскажут, как он был молод, красив и силен и как его молодая жена смотрела со скалы вниз и видела его гибель.

— Да, мне уже говорили.

— Это был мой муж. Вилла принадлежала ему. Он привез меня сюда восемнадцатилетней девчонкой, а через год волны оттащили его на черные скалы, проволокли по острым камням и изувечили до смерти!..

Мистер Саттертуэйт ахнул. Женщина подалась вперед, не сводя горящих глаз с его лица.

— Трагедия, вы говорите? Попробуйте-ка придумать трагедию ужаснее: молодая жена — всего год как замужем — стоит и беспомощно наблюдает за тем, как ее муж борется за свою жизнь, — и гибнет так… чудовищно.

— Да, это страшно. — Мистер Саттертуэйт был поражен до глубины души. — Я согласен, страшнее действительно ничего не придумаешь.

Запрокинув голову, хозяйка внезапно расхохоталась.

— Ошибаетесь, — сказала она. — Бывает и пострашнее. Это когда молодая жена стоит и смотрит вниз с надеждой — хоть бы он утонул!

— Боже правый! — воскликнул мистер Саттертуэйт. — Не может быть, чтобы вы…

— Не может быть? Может! Именно так и было. Я стояла на коленях на самом краю утеса и молилась, молилась… Слуги-испанцы думали, что я молюсь за его спасение. Как бы не так! Я молила Бога, чтобы он избавил меня от греховных мыслей. Я повторяла без конца: «Господи, помоги мне не желать ему смерти! Господи, помоги мне не желать ему смерти!..» Но Он не помог… Все равно во мне горела одна-единственная надежда… И она сбылась.

Она немного помолчала, потом тихо, уже совсем другим голосом, продолжала:

— Ужасно, да? Всю жизнь буду это помнить. Я была так счастлива, когда узнала, что он мертв и не сможет больше издеваться надо мной!

— Бедная девочка, — вымолвил мистер Саттертуэйт, глубоко потрясенный.

— Наверное, я была еще слишком молода. Будь я постарше, возможно, вся та… мерзость, которую мне пришлось испытать с ним, не была бы для меня таким ужасным испытанием. Понимаете, ведь ни один человек не знал, каков он на самом деле. При первом знакомстве он настолько покорил меня своим обаянием, что, когда предложил мне выйти за него замуж, я была счастлива и горда. Все, однако, вышло не так, как я мечтала. С самого начала он принялся надо мной издеваться. Все ему было не так — хотя, поверьте мне, я из кожи лезла, стараясь ему угодить. А потом он пристрастился меня мучить… запугивать — это он любил больше всего. Каких только гадостей он не выдумывал — не хочу даже вспоминать! В его жестокости было что-то патологическое… Наверное, он все-таки был не совсем нормальный. Да, скорее всего именно так! А я была целиком в его власти. Мучить меня сделалось его любимым занятием. — Ее глаза расширились и потемнели. — Но страшнее всего для меня была смерть моего ребенка. Я ждала ребенка, а он издевался и издевался надо мной… Это из-за него мой малыш родился мертвым!.. Я тогда и сама чуть не умерла — и все же не умерла… А жаль!..