Выше только звезды - [2]

…Он вступил в сражение с силами зла, но даже он не мог победить их в одиночку. И тогда он нашел силы добра, умиравшие в лесу, и освободил их. Они ожили и окрепли благодаря его силе, и все вместе они победили силы зла, навсегда изгнав их из королевства. Король, наконец, занялся своим лесом и сделал из него прекрасный парк. Маленькая принцесса вернулась в замок. Все по-прежнему ее любили и очень раскаивались, но она простила всех, ведь они не были виноваты в том, что случилось. А Любовь росла и крепла и объединяла сердца людей, и объединила в одно и сердца Маленькой принцессы, и Самого доброго, Самого сильного, Самого мужественного человека, принеся им Счастье…

Пляж дачного поселка работников искусства удовлетворял запросам всех возрастных групп. В его тихой отдаленной части, куда почти не доносился шум голосов молодежи, под тенистым раскидистым тополем расположились на удобных лежанках с мягкими подушечками три старушки. Одна из них, с легким редким пушком на голове, выкрашенным, однако, в ярко-оранжевый цвет, зажав зубами, которым пунцовая помада придавала смешную детскую форму, стебелек ромашки, перевела взгляд с высоты неба на лежащую рядом подругу. Вынув изо рта цветок, она отбросила его в сторону и продолжила разговор. В былые времена цветок, на котором остался след ее помады, был бы подобран влюбленным в нее мужчиной, безнадежно влюбленным, а может, и не совсем безнадежно, и заботливо засушен в толстой книжке, конечно же, в его собственной. Только писатели способны на такую романтическую любовь… А сейчас трое мужчин стоят на пологом берегу с удочками в руках и даже не смотрят в их сторону. Известные писатели, опубликовавшие не один толстенный том. Сейчас их собрания сочинений покрываются пылью на полках книжных магазинов, где их никто не покупает, в библиотеках, где их никто не читает. Пришли другие времена, и появились другие писатели…

— Это была моя первая крупная роль, — рассказывала рыжеволосая. — На премьере я сходила с ума от страха, я ведь понимала, что от того, как сыграю, зависит вся моя будущая карьера. Играла я тогда Роксану. У меня было изумительное платье с пышной юбкой в пол. Ну, и от волнения наступила туфелькой себе на подол и услышала треск — оборвалась оборка. А это была сцена объяснения с Кристианом, и мне предстояло еще несколько раз пройтись по сцене. Я была в ужасе! Но партнер упал на колени передо мной и совсем не по тексту сказал: «Я люблю тебя, Роксана, и буду так стоять, пока не опустят занавес». Разумеется, занавес сразу опустили, а я привела себя в порядок, и зрители ничего не заметили. Спектакль был спасен, меня забросали цветами и вызывали на «бис», и его тоже… Как он любил меня! А я вышла замуж за другого, потому что тот, другой, любил меня не меньше. Он посвятил мне книгу. Она имела большой успех и получила премию. О чем же она была? Да, о производстве стали. Там директор завода влюбляется в одну из рабочих, и история их любви — это история нашей любви. Правда, героиня романа блондинка, а я всегда была рыжеволосой, но не мог же он точно передать мою внешность — это было бы неэтично. Так я стала женой писателя. Но мой партнер продолжал любить меня, и он был так красив и пылок, что и я не устояла. Он был моим любовником. Должна покаяться перед тобой, Тамара. Это был твой муж. Он тогда сразу женился после моей свадьбы, не мог вынести, что я с другим. На моей подруге. То есть, на тебе. Я всю жизнь чувствовала вину перед тобой. — Старушка пальчиком изящно смахнула слезинку со щеки, другая осталась на ресницах. Она решила, что слезинка красиво смотрится в лучах солнца, пятнами пробивавшегося сквозь листву тополя, и не стала ее смахивать. — Простишь ли ты меня? — Она положила высохшую руку с длинными крючковатыми пальцами, унизанными кольцами, на руку подруги. — Прости, я так мучилась, но что я могла…

Внимательный острый взгляд собеседницы, другой старушки, с седыми, подстриженными аккуратным каре волосами, вместо гнева осветился улыбкой, собравшей около глаз глубокие морщинки. Тонкие губы иронично дрогнули. Тамара Викторовна Евстафьева была когда-то популярной писательницей, ее рассказы нарасхват брали все юмористические журналы. Сейчас она не писала, но по старой привычке от души забавлялась над смешной ситуацией, глядя, как престарелая подруга изображает из себя кающуюся грешницу, потому что все, что ей остается, — это изображать. Да и это ей не удается, потому что мутная слеза на полувылезших ресницах смотрится прямо-таки отвратительно.

— Прости меня, пожалуйста, — продолжала выжимать слезу бывшая актриса. — Я ведь тоже его любила и даже назвала дочь Роксаной в память о том спектакле. А он хотел назвать внучку Травиатой, потому что именно после этого спектакля я отдалась ему, прямо в гримерной.

— Но ведь не назвал, — продолжая улыбаться, возразила бывшая писательница.

Ее поведение злило актрису. Ей хотелось гнева, слез, истерики, а потом прощения и примирения. Как в театре. Ей очень этого не хватало, а собеседница не давала ей почувствовать себя королевой обольстительниц еще раз.