Выше Бога не буду - [13]

– Тыщу ящиков сколотишь – и тоже так сможешь.

– А сколько вы сколотили?

Мужчина улыбнулся:

– Я лет тридцать их колочу. По семь часов в день минус выходные и отпуск. На ящик уходит примерно десять минут. Вот и считайте.

Он блестяще продемонстрировал нам свое мастерство, и не было лучше примера: хочешь иметь результат – работай. Я, конечно, не собирался всю жизнь колотить ящики, но я видел, даже это можно делать виртуозно и красиво.

После работы нам полагался приз. Это же был пивзавод, и мы получали за ударный труд ведро пива. Полнехонькое эмалированное ведро. На двадцать пацанов. Пиво было холодным и очень вкусным. Девчонкам тоже давали ведро, но только с газировкой. Такой вкусной газировки я в своей жизни больше не припомню, а вот пиво встречал: как-то в аэропорту Мюнхена я заказал кружку пива, и оно было тем самым, которое я пил в седьмом классе. Но вообще я пиво не пью, это не мой напиток. Оно снижает интуицию и делает людей одинокими. Но если стоит длительная жара, тогда могу себе позволить один бокал, не более, и при условии, что мне не нужно работать, используя свою интуицию для получения ответов.

18

Первое сентября любого школьного года я вспоминаю, как один из самых несчастных моих дней! В этот день всегда начинался период, когда я не мог интересоваться тем, чем хочу. Я, как и все мои сверстники, был вынужден учить обязательную программу. Я отбывал повинность. Ни за что ни про что, но повинность. Увы, по-другому я это не воспринимал.

Я не был двоечником, нет. Но учился неважно. Не потому, что я был ленивый или глупый – просто не мог учить то, что в будущем мне бы никогда не понадобилось. Я знал, что изучение и понимание интегралов для меня, это примерно то же самое, как если бы в самую красивую комнату в доме, обставленную изящной старинной мебелью, поставить металлический верстак со слесарным инструментом. Верстак – в ту комнату, где должен быть идеальный порядок и чистота, и все на своем месте, и при этом есть простор для новых, крайне необходимых красивых вещей. Меня заставляли учить то, что мне не пригодится. Я не включал долговременную память: достаточно было выучить на пять минут, а потом после ответа выбросить из головы, как будто дом вымести. Если я не учил, то мне пытались внушить, что это крайне плохо. А я не понимал: почему плохо? Я что, стал плохим человеком?

Никогда не понимал систему ценностей, придуманных человеческим обществом, где главная ценность – создание среднестатистического человека. Мне никак не хотелось попадать в среднестатистические. Не потому, что гордыня обуяла, а потому, что догадывался о том, что могу влиять на ситуацию, как могут делать практически все люди, если понимают свою уникальность и значимость причины и следствия в этом мире. Я и сейчас не знаю, как пользоваться логарифмической линейкой. Ну, если только для начертания прямых линий.

Моим учебником был журнал «Наука и жизнь». Родители выписывали его с 1967 года. Я и сейчас с удовольствием его перечитываю – благо, что практически все экземпляры за много-много лет до сих пор в целости и сохранности. Позже к этому журналу присоединился второй. Он назывался «Химия и жизнь». Это были мои учебники. Я многого не понимал, мое дилетантство было обширным: я знал всего по чуть-чуть, особо не углубляясь. Но даже эти минимальные знания превосходили то, что давали в школе. В журналах я читал только то, что мне интересно, и напрочь игнорировал скучные, на мой взгляд, вещи. Но со временем я понял, что наука – это не множество школьных предметов, а единое целое, и чтобы понять что-то и ответить на собственные вопросы, надо читать. Не все подряд, конечно, но все же постараться. Честное слово, я не знаю, почему я так решил. Но потом это мое решение неоднократно помогало мне в жизни. По крайней мере, к моменту появления Интернета я уже точно знал, что и где искать!

Как же мне не хватало в то время Интернета! Но были библиотеки, и я был записан практически во все в городе. Ждал своей очереди и читал, читал. Не могу сказать точно, сколько книг я прочитал – их было множество. Чтение сделало мою речь отличной от речи моих товарищей. Однажды я назвал одного мальчика глупцом. Не дураком, а глупцом. Смеялись над этим все, даже тот, кого я назвал глупцом. Это слово показалось им необычным, но не оскорбительным. Книги меняли даже мои физические реакции. Был конфликт, и вместо того, чтобы двинуть кулаком, как это было принято в моей школе, я влепил пареньку звонкую пощечину. Это было необычно и очень эффектно. Мне потом было очень жаль этого паренька. Я потом только понял, как унизил его перед всем классом.

19

В моем классе было двадцать девять человек: двадцать мальчиков и девять девочек. Культ силы процветал, мы были в состоянии перманентной борьбы за лидерство. Я не был агрессивным ребенком, хотя в обиду себя не давал и никогда не жаловался родителям, никогда. Тяжело оставаться неагрессивным в среде, где агрессия является преимуществом.

Спустя много лет я понял про себя одну вещь: ко мне нельзя относиться несправедливо. Я сделал этот вывод, понаблюдав за всеми, кто когда-то был не прав по отношению ко мне. Для человека, поступившего со мной несправедливо, самым безопасным возмездием была и есть моя физическая реакция, мой одномоментный выплеск энергии и трансформация эмоциональной силы в физическую. Если же в силу обстоятельств я не мог произвести эту трансформацию, человеку становилось плохо. Плохо настолько, что жизнь его катилась под откос со скоростью курьерского поезда, а то и вовсе заканчивалась.