Высеченная из камня - [11]

Продолжая держать правую руку на мраморном мужском органе, она дотянулась левой до головы, потом от плеч до кончика руки, и вниз до талии. Она поменяла руки и повторила измерения на другой стороне.

- Используя эти измерения, я могла бы учить детей математике. Вы поразительно точны и невероятно талантливы - не могу поверить…

Уилл остановил её комментарии, резко повернув к себе лицом.

- Прекратите, - приказал он. – Просто прекратите прикасаться… - Его слова унесло прочь, когда он посмотрел на её охваченное благоговением лицо.

У Джессики было лишь мгновение, чтобы отметить страх и физическую боль на его лице, а затем Уилл лишил её возможности дышать, когда его рот накрыл её губы в жёстком, опустошающем поцелуе. Его губы на ней могли бы быть великолепными, фактически могли бы быть предметом мечтаний, если бы его тревога не спровоцировала в ней слишком яростную реакцию. Она боролась, пытаясь освободиться от вторжения его рта, но не могла преодолеть его гнев, чтобы уговорить смягчить губы.

Джессика почувствовала свидетельство его желания, упиравшееся в её ноги, но то что могло бы быть захватывающим, в данных обстоятельствах таким не являлось. Фактически, это даже не было приятным. Это было пугающим и ей было больно думать, что Уилл хотел, чтобы этот опыт был пугающим. Он специально заглушил её замечания и это сработало.

Страсть – настоящая страсть, казалось её покинула, и она заставила себя прекратить борьбу. Она позволила себе скорбеть о потере и в течение нескольких мгновений просто впитывала в себя весь гнев, который Уилл выплеснул на неё своими губами. А когда она полностью приняла его гнев, её сердце и душа – те её части, которые имели значение – отступили от него, как можно дальше.

Джессика ещё раз попыталась отстраниться от его рта, но Уилл только прижался сильнее, удерживая её ещё крепче. Его язык постоянно искал превосходства и получал его, независимо от того хотела ли она дать ему доступ или нет. Она вытолкнула панику прочь, так, как когда-то научила себя вести с агрессивными мужчинами. Прошло слишком много времени с тех пор, когда она позволила себе быть беспомощной в руках любого мужчины.

А затем её неожиданно осенило, понимание того из каких глубин Уилла пришло это произведение. Его смущение, его боль, наказание её за то, что она это увидела, неожиданно все ей объяснило.

Джессика приложила больше усилий и стала бороться с Уиллом, с большей силой, чтобы отстраниться. Её поднявшийся страх, наконец, дал ей достаточно сил, чтобы бороться с его хваткой. И она была уже готова причинить ему физическую боль, когда Уилл наконец её отпустил.

Наконец, освободившись от его требовательного рта и чувствуя себя настолько разозлённой и обиженной, чего она не испытывала за последние пару десятилетий, Джессика не могла остановиться и не выплеснуть правду, даже если бы от этого зависела её жизнь. Она больше никогда, никогда в жизни не позволит никакому мужчине заставить её замолчать или контролировать. Особенно такому, который мог бы ей понравиться при более благоприятных обстоятельствах.

- Автопортрет в камне, - сухо сказала Джессика, с трудом глотая, расстроенная тем, что ей приходится затолкать остатки своего возбуждения глубоко вовнутрь себя. – Статуя, это вы, Уилл. Пропорции ваши. Прекрасная статуя Давида. Прекрасная форма. Это похоже на то, как будто я уже знаю ваше тело, просто прикоснувшись к вашей работе. Я права, не так ли?

Уилл крепче сжал её плечи, сжимая так сильно, что могли остаться синяки, но похоже не мог ничего с собой поделать. В течение десяти минут, Джессика обнажила профессиональные секреты, которые он хранил в течение нескольких десятилетий. И неожиданно он испугался того, какой ущерб она могла причинить. Было слишком поздно остановить себя и не услышать её выводы, слишком поздно желать, чтобы она не увидела и не поняла.

- Как? – резко потребовал он. – Как вы это поняли? Я делал эту работу тридцать два года. И вы единственная, кто это заметил.

- Какое это имеет значение? – печально спросила Джессика. – Почему вас это так сильно беспокоит?

Его руки сжимали её до боли, и, стоя здесь, она пошатнулась от понимания. Интуитивное знание полилось в неё, словно кто-то наполнял ведро водой, пока она не полилась через край. Заглядывать в артистическую душу этого мужчины, было подобно тому, как глядеть в зеркало и видеть себя саму. Она уже глубоко сожалела о своей проницательности, а болезненная хватка Уилла заставляла её сожалеть о сказанной вслух правде, которую мужчина совершенно не был готов услышать.

И намеренно или нет, но артистическая гордость Уилла полностью разрушала удивительно милое притяжение, зарождавшееся между ними. Но независимо от того насколько это её опечалило, не было ничего, даже отдалённо ласкового, в наказывающем поцелуе Уилла. Даже, если от этого у неё всё ещё была слабость в ногах, а её ступни приросли к земле.

Даже сейчас, мужчина всё ещё смотрел на неё с ненавистью, и Джессика всем телом чувствовала панику Уилла. Ею овладело сочувствие к нему, но она также проклинала его на чём свет стоит, за то, что он заставлял её за него переживать. Не смотря на большое количество мужчин, с которыми она встречалась и переспала, она стояла возле произведения мужчины с сердцем, болевшим за него и то, что могло бы быть, если бы он был готов к этому, к ней.