Выруба - [30]

На лежку Ерёма наткнулся неожиданно. Никого нет — ушли. Пять развороченных лёжек и ни в одной не видно крови. «Зажило, — решил Ерёма. — За-жи-ло! Какого хера я промурыжил всю ночь в тайге, шугаясь волков и отмораживая яйца? На-И-ба-ли!» — решил Ермолай и стал со злостью топтать ногами все пять лёжек. Совсем рассвело. Кровь. На одной лежке была заметна кровь. «Ну, разве это кровь? — чепуха. Раненый зверь так не кровит!» Пройдя немного по свежему, уходящему в тайгу следу, Ерёма понял, что ловить здесь больше нечего. «Мимо кассы!» Пошли домой? «Жрать охота!» Ерёма закурил. Солнце встаёт. Похолодало. Полевать — жрать охота! Руки дрожат, тело ватное — такое ощущение, что под кожей ничего нет — пустота. Пусто! Ни мышц, ни костей — пусто. Руки дрожат. Сил нет. От курева и голода перед глазами синие блики. «Только бы не упасть!» Сейчас разожгу костер и сварю чаю. Ерёма из последних сил наломал сухих веток, соорудил костер, зачерпнул снега в котелок, и, как только он закипел, добавил в кипяток сахара и выпил (заварки добавлять — не было ни сил, ни времени, ни желания). Полегчало. Он опять закурил. Сидя между развороченных лёжек, Ерёма представлял, как они здесь ночевали, и сам хотел немного поспать. Но уже поднималось солнце, и жизнь требовала шевелиться — иначе, конец!

Опершись на карабин, он встал. «Всё! По своему следу — назад!» Краем правого глаза Ерёма заметил, что что-то упало с сосны. Он повернулся. По широкому стволу соседней сосны, сделав пару неуклюжих (как ему показалось) прыжков вверх, замерла белка-летяга. Ерёма поднял карабин, посмотрел в прицел. Белка, как носовой платок прилипла к стволу. В прицел она казалась большой. Чтобы не промахнуться, Ерёма лег. Аккуратно, медленно, аккуратно он подвел перекрестье под голову летяги. Не зная почему, он вдруг посмотрел на риски — всё вроде нормально (а вдруг сбился прицел?). Тогда, через планку, прицелившись точно в центр «носового платка», он медленно стал давить на спусковой крючок. «Да-Дах!» Он не видел, как упала летяга, но она лежала под деревом.

Пока не потух костер, Ерёма навалил в него ещё хвороста, соорудил мангал, зачерпнул снега в котелок, повесил его и стал обдирать белку. Хотелось сердце и печень съесть сырыми. Он так и сделал, посолив их. Остальное, он забросил в котелок, а шкурку повесил на какую-то ветку какого-то куста — эта хуйня с перепонками его не привлекала.

Белка была почти сырой. Голова — точно ещё не сварилась. Голову он отрубил ножом, завернул её в туалетную бумагу и положил в карман рюкзака. Остальное съел — горячее — сырым не бывает. Во! Сразу стало хорошо. Засыпав немного сахара прямо из банки себе в рот, Ерёма почувствовал, что всё ни так уж плохо, запил оставшимся бульоном, и решил — вперёд, братан. «Вперёд — на винные склады!»

Идти стало веселей! Солнце! Прекрасный утро, точнее, день! Прекрасная природа! Милый лес! Синички свистят. «Вот — мой бивак!» Костер ещё тлеет. «Спасибо, дорогой!» — Ерема поклонился костру. Проверил — не оставил ли он что-нибудь в блиндаже, и нашел только красную этикетку от лапши «Доширак» припорошенную снегом. Бережно взяв её, он положил её в карман рюкзака, но не в тот, где лежала голова летяги, а в другой. Подкинув хвороста в костер, Ерёма зашагал по еле заметным следам «домой», закинув на шею карабин.

В кунге рассвет наступил гораздо позже, чем в лесу. Но стоило первому бледному свету появиться на «экране» окна, Сергей Макарович, как, почувствовав это, тут же проснулся. Тяжело сев (не для его возраста теперь такие ночевки) на край лавки, покрутив затекшей шеей, Макарыч сказал:

— Подъем, охотнички.

И все тут же встали, как будто лежали и только и ждали этого «подъем».

— Ну, как спалось, ваше превосходительство? — спросил Андрей.

— Нормально, товарищ военврач, — ответит Макарыч.

На печке стоял котелок с едва теплым чаем. Макарыч сделал несколько глотков, наклонив котелок.

— Будешь? — спросил он Андрея и, не дожидаясь ответа, отдал ему котелок.

Потом он встал, открыл дверь кунга. Холодный, но очень свежий воздух, влетевший в прокуренную будку, взбодрил всех в ней полусидящих. Пришла пора вылезать на свет божий. Спустившись на снег, Макарыч огляделся: тайга, безмолвие, костер погас. Окропив вчерашний снег, капитан закурил и пошел к кабине. Машина не сразу, но завелась. Машинально, по привычке посигналив, Макарыч, вылез из холодной кабины, подошел к костровищу и ногой расшевелил кучу. Тоненькая струйка дыма просочилась из глубины почерневшей золы. Думая о чём-то своем, капитан безотчетно распалил огонь, и присел, протянув к огню ладони.

— О чем задумался Сергей? — Борис Семенович доставал из пачки сигарету. — Будешь?

Макарыч взял предложенную сигарету, подкурил от тонкой веточки из костра, глубоко затянулся и ответил:

— Да вот, Боря, думаю, как нам лучше сорганизоваться. День терять не хочется, за мужиками надо ехать — мужики на охоту приехали, можно ещё три-четыре загона сделать. С другой стороны — твой парень где-то там, в лесу, и я буду постоянно думать: вернулся он или нет. Вот и думай тут, как лучше сделать.

— Ерёму искать надо. Беды бы не было!