Выкуси - [39]

— А ну живо заткнулись, парни! — рявкнул Ривера. К немалому его удивлению, Фуфел и Лазарь закрыли пасти и тихо сели рядышком.

Ривера обернулся к партнеру:

— Жуть какая.

— Ну, и славен будь Уилли Мейз, если эта жуть здесь одна такая. — Кавуто был глубоко верующим поклонником «Сан-Францисских гигантов» и всякий раз, проходя мимо стадиона, преклонял колена перед бронзовой статуей центрфилдера.

— Верно заметил, — кивнул Ривера. Он подергал дверь, и та не подалась, но по дуге, оставшейся в пыли и прахе, ясно было, что недавно ее открывали. — Ломик, — произнес инспектор.

Кавуто передал ему инструмент, а другой рукой тут же вытащил из наплечной кобуры смехотворно большой автоматический «орел пустыни» 50-го калибра.

— Ты когда опять эту штуку носить стал?

— Сразу после того, как в «Святом сердце» ты произнес слово на букву «в».

— Знаешь же, это их не остановит.

— Мне с ним спокойнее. Хочешь подержать, а я пока дверь вскрою?

— Если там… кто-то из… них засел, они будут в спячке, или как это у них называется. Сейчас день, не бросятся.

— Ну да, это на всякий случай — вдруг меморандум не дошел.

— Понял тебя. — Ривера сунул ломик в щель между дверью и косяком и навалился всем телом. С третьего толчка что-то треснуло, и дверь приоткрылась на дюйм. Фуфел и Лазарь немедленно вскочили и уткнулись носами в щель. Ривера оглянулся на Кавуто, тот кивнул, и Ривера распахнул дверь шире и отошел.

Проем загораживала баррикада полок и мусора, но Фуфелу с Лазарем она была не помеха — доблестные псы уже отчаянно и неистово тявкали откуда-то из глубины. Сквозь щель в наваленном Ривера пошарил лучом по небольшой кладовке: бочки, стеллажи, кучи пыльной одежды.

— Чисто, — сказал он.

Кавуто подошел и встал в проеме с ним вместе.

— Хрен там чисто.

Здоровенный полицейский распинал баррикаду, держа фонарик повыше одной рукой, а «орла пустыни» не сводя с ряда бочек у правой стены. Фуфел и Лазарь там как раз устраивали ураганную собачью истерику.

Ривера вошел вслед за напарником в кладовку и направился к бочкам. Кавуто прикрывал. За лаем инспектор различил слабый стук по металлу. Он шел из одной бочки — та стояла днищем вверх и содержала в себе что-то твердое. Этикетка сообщала нечто про фильтрационный минерал. Из-под нее высовывалась не до конца закрытая крышка.

— Там что-то есть.

— Уши заткни, — сказал Кавуто, взводя курок, и навел «орла пустыни» на центр бочки.

— Ты обдолбался? Из такой пушки тут нельзя стрелять.

— Ну есть «нельзя», а есть «не следует». Вероятно, стрелять мне тут не следует.

— Прикрой, я ее переверну.

Кавуто не успел ответить — Ривера уже схватился за край бочки и нажал изо всех сил. Бочка была тяжелая и рухнула крепко. Фуфел с Лазарем мохнатыми пулями подскочили к приоткрывшейся крышке и принялись помогать лапами.

— Готов? — спросил Ривера.

— Давай, — сказал Кавуто.

Ривера пнул край крышки, и она с лязгом откатилась, замерла и с глухим стуком рухнула в пыль. Фуфел незамедлительно влетел в бочку, а Лазарь забегал туда-сюда подле.

Ривера тоже вытащил пистолет и сместился туда, откуда можно было заглянуть в бочку. Первой взору его предстала спутанная буря серых волос, затем — два хрустально-голубых глаза, глядевшие с широкого, видавшего виды лица.

— Что ж, это было неприятно, — произнес Император, отплевываясь от собачьих слюней, коими его одарил верный Фуфел.

— И не говорите, — кивнул Ривера, опуская пистолет.

— Мне может занадобиться споспешествование в извлечении меня из этой емкости.

— Это можно, — сказал Кавуто. Он обарывал в себе обострение эмпатических мурашек, воображая, как было бы ему провести ночь, а то и больше, вверх тормашками засунутым в бочку. Они с Императором были примерно одних габаритов. — Больно?

— О нет, благодарю вас. Руки и ноги у меня онемели уже довольно давно.

— Моя догадка — вы туда не сами залезли, правда? — спросил Ривера.

— Нет, деянье совершено не мною, — ответствовал Император. — Обошлись со мною грубо, но, похоже, эдакое обращение сберегло мне жизнь. Видите ли, в бочке не оставалось места, чтобы они могли сгуститься. Меня окружали сотни извергов. Но вы их, я уверен, и сами видели, когда заходили сюда.

Ривера покачал головой:

— Вы про котов? Нет, там повсюду следы, но подвал пуст.

— Что ж, сие скверно, — сказал Император.

— Вовсе нет. — Ривера отвлекся. Он водил лучом фонарика по кладовке, искал что-нибудь такое, чем можно извлечь Императора из бочки. И уперся взглядом в пятачок у самых полок, где слой пыли остался не потревоженным их спасательной операцией. На нем с четкостью гипсовой отливки, хоть домой на День матери посылай, виднелся отпечаток босой человеческой ноги. — Сие очень скверно.

А снаружи за окном трижды быстро гавкнул Марвин. Ривера счел это сигналом опасности, хотя на самом деле в переводе с собачьего это всего-навсего значило: «Ну и что, эй, мне тут дадут дрёбаную галету или как?»

15 Витанья ума и наоборот

Томми

Вернули Томми слова. На неделю с выводком котов-вампиров, а прежде — на несколько недель в бронзовой статуе — слова Томми покидали. Рассудок его одичал, тело — тоже, после того, как он вырвался. Впервые с тех пор, как Джоди его обратила, он обратился сам — к своим инстинктам, — и те привели его к огромному бритому коту-вампиру Чету и его вампирскому помету. Охотясь с ними, Томми научился применять свои вампирские органы чувств, понял, как быть охотником. И с ними же ему впервые досталась кровавая добыча — мыши, крысы, кошки, собаки… Да, и люди тоже.