Выкуп за мертвеца - [9]

— Я не ожидал, что кто-то меня поймет, — возразил пленник и тут же великодушно признал: — Согласен, это нехорошо. Но птица, попавшая в сеть, готова клюнуть любого от досады и желания вырваться на свободу. И потом, я не хотел произносить ни слова, пока не раскушу тех, кто взял меня в плен.

— К тому же ты не хотел, чтобы узнали, кто ты такой, боясь, что за тебя запросят большой выкуп, — проницательно предположил Кадфаэль.

Темноволосая голова опустилась. Юноша взглянул на собеседника, явно прикидывая, чего не стоит говорить, но потом слова хлынули потоком.

— По правде говоря, еще задолго до нашего налета на женский монастырь меня сильно беспокоила вся эта дикая затея. Овейн Гуинеддский ничего не знал о войске своего брата, и он будет недоволен нами, а когда Овейн недоволен, тут уж держись. Я поступил опрометчиво, ввязавшись в это дело, и теперь сожалею об этом. Я не хотел причинять вреда вашим монахиням, но как же мне было держаться в стороне? А потом я позволил взять себя в плен горстке старух и крестьян! Да я стану посмешищем у себя дома! — Юноша пожал плечами и добродушно усмехнулся при мысли о том, как над ним будут потешаться. Тем не менее такая перспектива явно была для него мучительна. — Если Овейну придется заплатить за меня большие деньги, это тоже для меня плохо. Он не из тех, кто легко расстается с золотом, чтобы выкупать дураков.

Этот молодой человек определенно был лучше, чем показалось на первый взгляд. Сначала он ругал других, а теперь честно и мужественно перешел на самого себя. Он начинал нравиться Кадфаэлю.

— Я тебе вот что скажу. Чем выше твоя цена, тем дороже ты будешь Хью Берингару, у которого ты в плену. И это не из-за золота. Дело в том, что шериф нашего графства, похоже, находится в плену у валлийцев и Хью Берингар хочет его вернуть. Если ты стоишь не меньше шерифа и окажется, что он жив, скоро ты сможешь отправиться домой. И это ничего не будет стоить Овейну Гуинеддскому, который никогда не желал впутываться в подобные дела и рад будет лишний раз продемонстрировать это, отдав нам Жильбера Прескота.

— Ты действительно так думаешь? — Глаза молодого человека прояснились, щеки запылали. — Значит, мне следует заговорить? И у меня есть возможность оказаться на свободе, причем и валлийцы, и англичане останутся довольны? Да я о таком и мечтать не мог!

— И не заслужил! — напрямик сказал Кадфаэль. Юноша сперва хотел надуться от обиды, но затем встряхнул черными локонами и добродушно ухмыльнулся. — Ну ладно, ладно! А теперь расскажи-ка свою историю, потому что мне ужас как любопытно! Нет, постой, я схожу за Хью Берингаром, чтобы тебе не пришлось рассказывать дважды. И тогда мы все вместе попробуем прийти к соглашению. Зачем тебе лежать тут впотьмах на каменном полу, когда ты можешь разгуливать по всей крепости?

— Сдаюсь! — ответил юноша, загоревшись надеждой. — Исповедуй меня, я ничего не утаю.

Узник заговорил, причем оказался весьма разговорчивым. Душа у него была открытая, и молчание давалось ему нелегко. Хью слушал пленника с непроницаемым лицом, но Кадфаэль умел читать по его тонким подвижным бровям и блестящим черным глазам.

— Меня зовут Элис ап Синан, моя мать — двоюродная сестра Овейна Гуинеддского. Он мой сюзерен. Когда умер мой отец, Овейн Гуинеддский отдал меня на воспитание моему дяде Гриффиту ап Мейлиру, а сам приглядывал за мной. Я вырос вместе со своим двоюродным братом Элиудом, мы с ним как родные братья. Жена Гриффита тоже приходится принцу дальней родственницей, а сам Гриффит занимает высокое положение среди его военачальников. Овейн ценит нас. Он не оставит меня в плену, — уверенно заключил молодой человек.

— Несмотря на то что ты, как собачонка, побежал за его братом на битву, в которой сам Овейн не захотел участвовать? — спросил Хью без улыбки, но и не жестко.

— Да, — столь же уверенно сказал Элис. — Но честно говоря, уж лучше бы я не ввязывался в это дело, и я еще пожалею, когда вернусь и предстану перед Овейном. Он с меня шкуру сдерет. — Однако эта мысль, по-видимому, не вызывала у Элиса особого уныния. На лице промелькнула усмешка, правда, несколько неуверенная, так как он не знал, чего ожидать от Хью. — Я свалял дурака. Не в первый раз, и, надо думать, не в последний. Вот у Элиуда больше здравого смысла. Он очень серьезный и придерживается тех же взглядов, что и Овейн. Впервые наши пути разошлись. Как жаль, что я тогда не прислушался к Элиуду, он всегда оказывается прав. Но мне не терпелось увидеть сражение, и я, как последний дурак, увязался за Кадваладром.

— Ну и как тебе понравилось сражение, которое ты видел? — сухо спросил Хью.

Размышляя, Элис закусил губу.

— Это был честный бой… Вы там были? Значит, сами знаете, что мы показали себя не так уж плохо. Перейдя реку вброд, мы построились на замерзшем болоте, окоченевшие и дрожащие… — Это пьянящее воспоминание внезапно вызвало у него в памяти другую картину, гораздо менее героическую, — попытку переправиться вброд через ручей Годрика и ее бесславное завершение. Его выудили из воды, как тонущего котенка. Он лежал. Уткнувшись лицом в грязь и, икая, изрыгал воду. Поймав взгляд Хью, он понял, что тот отгадал его мысли, и нашел в себе силы усмехнуться. — Ну что же, река придерживается нейтралитета, равно охотно она заглатывает и валлийцев, и англичан. Но тогда, в Линкольне, я ни о чем не сожалел. Это был честный бой, — повторил он. — А вот после, в городе, мне стало тошно. Если бы я знал заранее, то не стал бы ввязываться во все это. Но я оказался там, и уже ничего нельзя было изменить.