Выкуп стрелка Шарпа - [9]

— Эффективней твоей колотушки, Жак.

— У меня дома мушкет есть. Схожу принесу.

— Давай. И… Жак, — Шарп замялся, — большое спасибо.

Провожая бывшего сержанта взглядом, Шарп почувствовал, что напряжение, владевшее им ближайшие полчаса, наконец, покидает его. Словно гора с плеч. Самое время заняться распевкой.

Сержант Шалон обглодал последнюю гусиную косточку, похлопал себя по животу и сыто откинулся на спинку стула. Люсиль с Патриком поднялись наверх, в спальню. Сержант искоса взглянул на потолок:

— Да, готовить она умеет.

— Гусь тяжеловат для моего желудка, — отозвался стряпчий. — Жестковат, жирноват.

Лорсе так и не удалось отыскать в расходных книгах шато ни единого намёка на то, что у семейства водятся денежки. Они были или скаредны, как откупщики, или бедны, как церковные мыши.

— А я бы сейчас ещё одного гуся умял, — лениво признался Шалон. — Как с англичанином и его бабьём поступим, когда англичанин золото привезёт?

Лорсе провёл пальцем по горлу:

— Не терплю насилия, но они непременно натравят на нас жандармов. Правительству завещанием покойного Дюко глаза не замажешь. Оно-то считает золото своим. Следует позаботиться, чтобы майор Шарп и его женщина никому ничего не разболтали.

— Если она всё равно помрёт, — покусал ус Шалон. — Думаю, большой беды не будет, если помрёт немного помятой. Зачем добру пропадать… А, мэтр?

Лорсе поморщился:

— Я нахожу ваше намерение отвратительным, сержант.

Шалон хихикнул:

— Находите каким угодно, мэтр, только позвольте мне потешиться с цыпочкой до того, как она отправится на тот свет. Мадам, — он поднял глаза кверху, — вы на пороге рая!

По лестнице загрохотали каблуки, и по ступеням сбежал караульный из башенки:

— Сержант!

— Что?

— Крестьяне! Целая орава! Сюда прутся!

Шалон выругался, и троица поспешила на смотровую площадку. К шато от деревни медленно приближалась толпа местных жителей с попом во главе. Священник был в праздничном облачении. Рядом шагал мужчина с серебряным распятием на длинном древке. У шато крестьяне разделились. Часть осталась у моста, идущего к воротам, остальных кюре повёл ко второй переправе через ров.

— Будь здесь, — приказал мэтр караульному. — Сержант, вы — за мной.

Сквозь окна кухни они наблюдали за огибающими усадьбу вдоль рва крестьянами со священником.

— Чего им надо? — пробормотал мэтр озадаченно.

— Чёрт их знает, — сказал Шалон, сжимая бесполезную в этой ситуации винтовку.

Лорсе прилип к стеклу:

— Я не понял, они, что, петь будут?

И верно, кюре повернулся к пастве, взмахнул руками. Толпа начала петь.

Они пели рождественские гимны в сыплющемся с неба снегу, старинные гимны о младенце и звезде, о яслях и пастухах, об ангельских крыльях, простёртых над Вифлеемом. Они пели о волхвах и дарах, о Марии и её чаде, о мире на земле и ликованию на небесах. Они пели нестройно, но во всю глотку, будто громкое пение сильнее разгоняло кровь в жилах, заставляя отступить холод.

— Скоро они захотят войти, — предупредила вышедшая на лестницу Люсиль. — Их надо угостить чем Бог послал. Таков обычай.

— Какое «войти»?! Вы что городите? — запаниковал стряпчий.

— И как же вы намерены их остановить? — скептически прищурилась Люсиль. — В окнах горит свет. Они знают, что в шато кто-то есть.

— Скажите им, пусть убираются к дьяволу, мадам!

— Я? — Люсиль подняла брови. — То есть, по-вашему, я должна выйти к моим соседям, пришедшим ко мне в канун Рождества, и предложить им убираться? Так? Нет уж, мсье, управляйтесь без меня!

— Двери запрём, и делу конец, — придумал Шалон. — Пусть поют до посинения. А вы, дамочка, лучше хорошенько помолитесь, чтобы хахаль ваш поскорее денежки привёз!

— Я молюсь, — бросила ему Люсиль, — но не об этом.

Она поднялась к ребёнку.

— Стерва! — процедил Шалон и, помедлив, пошёл за ней.

Снаружи крестьяне старательно и неумело выводили куплет за куплетом.

— Раньше мостов через ров было больше, — объяснял Шарпу Малан. — Один из них, добротный деревянный, на каменных быках, вёл прямо к часовне. Потом его снесли, но снесли как? Деревянный верх разобрали, а с каменными опорами кому охота возиться? Они и сейчас там под водой.

Малан принёс не только мушкет. Дома он надел форму. Потрёпанную бело-сине-алую форму Старой гвардии. Приготовившись на свой манер к драке, отставной сержант провёл Шарпа по широкой дуге сквозь лес к шато с востока. Участок рва, перед которым они остановились, закрывала от наблюдателя на башне крыша часовни. Малан проломил мушкетом тонкий ледок и потыкал оружием в воду.

— Ага! — вырвалось у бывшего гвардейца, когда оковка приклада грюкнула обо что-то твёрдое.

Малан осторожно шагнул в ров. Опора находилась у самой поверхности, воды было сержанту по щиколотку. Нащупывая следующий бык, Малан предостерёг:

— Опор пять штук. Просчитаетесь, майор, — ухнете в канал.

— Ну, переберёмся мы, а дальше?

— На крышу, конечно, — не оборачиваясь, ухмыльнулся гвардеец. — Камешек, видите, над стрехой торчит? Верёвку накину и вперёд.

На крыше есть слуховое окошко, соображал Шарп, через которое можно попасть на чердак, заваленный хламом, копившимся восемь веков. В дальнем конце помещения имелся забитый деревянным щитом люк, выходящий под самым потолком в спальне стрелка и Люсиль. Как-то Шарп не поленился приволочь лестницу, отодрать крышку и взобраться наверх. Чего только на чердаке не было: ржавые пыльные доспехи, стрелы на гнилых древках, сломанный флюгер, арбалет… Вышедшие из моды задолго до рождения Шарпа одёжки соседствовали с чучелом щуки, пойманной ещё прадедом Люсиль, и конём-качалкой. При виде старинной игрушки у Шарпа промелькнула было мыслишка забрать её для сына, но, поразмыслив, он от этого намерения отказался. Катание на деревянном скакуне могло пробудить в Патрике желание стать кавалеристом, а уж этого-то Шарп точно хотел меньше всего на свете.