Выиграть жизнь - [26]

– Хотел бы я посмотреть где-нибудь эдак в сибирской деревне, – помню, подумал я в тот момент, – на реакцию человека, ощутившего на своей голове вдохновенные плевки, например, соседа.

Вскоре вождь, пристально следивший как за моими прошлыми поступками, так и за последним внешним перевоплощением, одобрительно кивнул. Не скрывали удовлетворения женщины и дети племени. На кого я стал похож? Это выяснилось чуть позже, когда я услышал что к моему имени "Витта" (так с первого дня называли меня индейцы) вместе с раскраской и украшениями, несущими смысловую нагрузку, добавилась и гордая приставка "воин".

Но какой же я воин-яномами без традиционного оружия? Проблема разрешилась неожиданно. Ко мне подошла молодая женщина, щеки которой были вымазаны черной краской (уруку с золой). Ее раскраска свидетельствовала о трауре, а в ее руках был черный двухметровый лук и три стрелы – фатто и черекаве – ее недавно погибшего мужа. Она улыбнулась и протянула оружие мне. Я почтительно взял отполированный руками лук, оттянул до плеча его тугую тетиву и, цокая языком, как это делают яномами, выражая благодарность и удовлетворение, лихорадочно соображал: не принимаю ли я на себя этим ритуалом известные обязательства перед этой женщиной? Выяснилось, что она может лишь надеяться на серьезные отношения.

ДИПЛОМАТИЧЕСКОЕ ПОРУЧЕНИЕ

 Ночь вступила в безраздельное владение джунглями, застав меня у своего персонального костра. Беззвучно подходит один из воинов и встает за спиной. Проходит несколько секунд, и он вздыхает, сообщая о своем присутствии. Не поворачивая лица от огня, делаю легкий кивок головой. Индеец опускается на землю, его горячее плечо на мгновение соприкасается с моим. Не посягая на мое общечеловеческое святое право великого одиночества, он молча садится напротив. Слова не нужны. Я живо представил себе реку словесного потока, которая забурлила бы здесь окажись рядом не индеец, а мой соотечественник:

– Привет Виталий, как дела? Скучаем? А я вот тоже не сплю. Ты не будешь возражать, если я посижу с тобой? Неплохая погода, не правда ли? О чем, старик, думаешь?…

Вскоре к нашему огню подошел и сам вождь.

– Много людей в твоем племени? – спросил он без вступления.

– Больше чем звезд над головой, – подняв лицо к ночному небу, ответил я.

Будто впервые пристально посмотрев на мириады звезд, после длинной паузы тушауа спросил:

– Значит, у твоего народа много шабоно? (Шабоно – коллективное жилище индейцев.)

– Много.

– Значит, есть главное шабоно?

– Есть, Москва, – вновь по-индейски красноречиво ответил я.

Вождь так же неожиданно встал и растворился в темноте. Когда спустя неделю я уходил из племени, вождь протянул мне новую чашу из оболочки тропического плода:

– Передай это хозяину главного шабоно.

Мэру Москвы – Юрию Михайловичу Лужкову – чаша понравилась.

P.S. ЗУБНАЯ БЫЛЬ

1994 год. Джунгли Амазонии. Сижу на влажном стволе поваленного старостью гигантского древа. Уже через неделю я мог бы сидеть в комфортном кресле прекрасной Мзии – моего московского стоматолога. Уж она-то уговорила бы меня сохранить ноющий зуб, и аргументом в пользу этого довода были бы простые слова, произнесенные ею с мягким кавказским акцентом:

– Виталий, поверь, я его сейчас вылечу. А если он позволит себе хоть чуть-чуть заболеть, тогда ты можешь удалить из своей интересной жизни нас обоих…

– Но нет, Мзия. Я удалю его сейчас. Вернее это сделает твой первобытный коллега тушуауа (индейский вождь, шаман и целитель). Он уже дал мне разжевать какой-то корешок, вяжущий язык, и теперь готовит костяной инструмент, которым намеревается выкорчевать мой сломанный зуб.

– Знаешь, Мзия. Зачем я это делаю? Нет, совсем не из-за того, что не люблю подолгу терпеть физическую боль. А из-за того, что ноет душа. Я ухожу из этого племени ставшего мне родным. Ухожу, чтобы никогда сюда больше не вернуться. А этот зуб, закопанный мною под моим гамаком в индейском шабоно – это физическая часть меня. Поверь, моей душе будет приятно помнить об этом, когда, стоя по колено в снегу, я буду оттягивать тугую тетиву моего индейского лука и посылать ритуальную стрелу за кроны подмосковного леса.

Я верю, что эта церемониально раскрашенная стрела (без боевого наконечника), незримо пролетая над кострами моих братьев-индейцев, заставит эти костры одновременно на мгновение вспыхнуть. И тогда они переглянутся меж собою, а тушуауа кивнет головой, подтверждая наличие знака. Женщины улыбнутся, воины закивают головами, а дети засмеются и захлопают ладошками по бедрам.

– Привет, Вита! Мы тоже помним о тебе и рады, что ты не забываешь подавать нам знаки. Ведь нам необходимо знать не только, где находятся наши воины, ушедшие в глубину джунглей по нуждам племени или таинственному зову сердца. Главное знание: находятся ли они среди ступающих по телу земли или уже перенеслись в мир духов и хранят нас незримо.

– 1997 год. Я возвращаюсь в тепло своей протопленной подмосковной дачи. Вешаю на стену фатто (лук). А затем иду в ванную, чтобы смыть с лица ритуальную краску воина яномами и почистить перед сном зубы. Все, кроме одного…

ИНДОНЕЗИЯ Из дневника Виталия Сундакова