Выход из одиночества - [20]

- Не хочу затруднять вас, - беспечно сказал он в ответ на приглашение.

И тогда молчаливый Робер произнес единственную фразу, проливающую свет на всю их компанию.

- Вам не стоит тут засиживаться, господин профессор, басом сказал он, - те, кто потрудились над вашей машиной... Мы знаем эту руку...

Но кто же все-таки были эти матросы? Видимо, какая-то нелегальная политическая группа. И, наверное, вне закона. Впрочем, с тех пор как конда распустила даже Королевский парламент, вне закона была любая партия, союз, группа в стране. Главой этого союза был, пожалуй, Робер. Именно Робер, а не утонченный филолог Тиктон... Робер - сильный, кряжистый, с ладонями, которыми легко тянуть корабельные тросы. "Союз моряков"? Что ж, это название не хуже любого другого. Возможно, именно так они себя и называют... "Впрочем, - подумал Жиль, - лучше бы им не называться никак. В целях простой конспирации". То, что это именно союз, а не взвод и не шайка, Жиль понял внезапно, без видимых поводов. Просто почувствовал в тот самый момент, когда они рассаживались в своем фургоне.

Автобус качало на высоких рессорах. Жиль дремал, положив голову на подлокотник, в соседнем кресле ровно дышала Глориа. В конце концов это была уже вторая ночь без сна. Но тут им повезло - кресла в автобусе были откидными... С передних сидений сквозь шум мотора раздавались голоса.

- Ну и как вы себе это представляете? - пробасил ди Эвор.

Голос был абсолютно бодрый, без тени усталости, - Жиль поразился сквозь дрему.

- Прежде всего... прежде всего в стране не будет конды, отвечал Робер. Жиль сразу узнал его по густому басу. У Робера тоже был бас, может быть гуще даже, чем у ди Эвора, но он принадлежал человеку, явно не привыкшему говорить, а потому тек неровно, с запинками.

- Мысль не очень новая...

- Это будет не мысль, профессор. Я не мыслитель - я моряк...

Жиль представил себе Робера. "Ну да, этот-то похож на моряка. Интересно, какова их политическая программа?" - Он пытался разлепить веки, но это не удавалось.

Голоса впереди спорили с шумом мотора.

- И с оружием? - тихо поинтересовался шеф.

- Безусловно.

Программа, кажется, была решительная.

- Вас много?

- Будет много.

Тут сиденье накренилось. Жиль покатился на Гло, по оконному стеклу хлестнули ветки - автобус свернул на какой-то проселок. Когда все стихло, донеслось растянутое знакомое уже "ен" - теперь говорил Тиктон:

- ...Я не понял. О каком государстве вы говорили, профессор?

- В пятнадцать лет я воображал его уже абсолютно реально, - ди Эвор запнулся, - потом... Потом я его обрел. Прекрасный морской город, тепло, дома, похожие на замки, улицы, мощенные бело-розовой черепицей. Вдоль улиц - океанский легкий бриз...

- Профессор верит в рай? - присвистнул Робер.

- Вы поэт, - заметил Тиктон.

"Запесчаный порт?" - спросил себя Жиль.

- Красивые люди, красивые одежды, - продолжал профессор. - Но дело не в поэзии, господин матрос. Главное - весь труд в городе исполняют машины. Вы понимаете, что я имею в виду? Весь физический тяжелый, монотонный и вообще нетворческий труд. А людям остается творчество.

- Вы считаете, что к нему способны все?

- Несомненно. Послушайте, Тиктон, чем человек отличается от зверя? Только одним: природа вложила в его нутро стремление ее познать. Таким образом, зверь хочет есть и продолжать свой род, а человек хочет есть, продолжать свой род и еще познать природу. В жизни человека только две стоящие вещи: любовь и творчество. И пока люди вынуждены заниматься нетворческим трудом, их природа грубо подавляется. Подавляется обществом.

- Выходит, человек - творец по призванию? Во всяком случае, это весьма лестно. - Тиктон вздохнул. - Но как обеспечивалось бы в вашем государстве право на творчество?

- Я же сказал: машин у них вполне достаточно.

Жиль приподнял с подлокотника второе ухо. До сих пор голос шефа лился мирно, даже лирично. Теперь в нем появился металл. Но Тиктона это не убедило.

- И вы уверены, что машины, даже если их много, спасут людей от насилия?

- Спасли...

Диалог звучал странно: Тиктон говорил о городе шефа как о чем-то, что они могли вообразить, профессор же употреблял настоящее время. Жиль отметил это сразу. Но теперь это дошло и до моряка.

- И люди в вашем прекрасном городе не подавлялись? - раздумчиво спросил он.

"Еще и как подавлялись", - мысленно вскрикнул Жиль. Конечно, они подавлялись. Иначе дружки Нора из Запесчанья не опасались бы шпиков...

Видимо, Жиль задремал опять. Автобус трясло, стекла и стены дребезжали на ухабах. Расслышать что-либо было трудно. У них шел как будто бы теоретический спор: не то экономика, не то политика. В том и другом Жиль предпочитал не копаться.

- Значит, у них там машины и это одно обеспечит им право на творчество? - долгое "ен" звучало насмешкой. - Но, господин ди Эвор, ведь это утопия. Общественные формации не основываются на учениях, даже самых добрых. Возьмите христианство...

- Тогда была недостаточная материальная база...

- Еды могло хватить на всех.

- Неудачный пример, - выдохнул Эвор, - христианство слишком пассивно.

Профессора явно загоняли в угол. Он проигрывал эту странную ночную игру и при этом сердился. Проигрывать он, оказывается, не умел.