Выгодная смерть - [9]

— Как ты нуден со своим нравоучениями. Нравственность — роскошь, она дорого стоит и не окупается. Это просто эгоизм, страх и желание спрятаться от жизни. Сам ведь знаешь…

— Речь не о нравственности. Таково мое жизненное кредо, которое тебе следовало бы по крайней мере уважать, если не разделять, раз уж ты моя жена…

Он не мог не сказать этого. Она сама его вынудила, однако нисколько не смутилась.

— Вот еще не хватало! Я бы до сих пор сидела за машинкой.

— Но ты бы больше…

— Я такая, какая есть, а кем бы я стала, если бы рассчитывала только на тебя, на мужа, у которого любимое занятие — писать речи для приятелей и готовить данные для ежегодного министерского доклада?

— Ладно тебе…

— Я знаю, что говорю: ты дал себя обойти даже тем, кто моложе тебя. Вот этот Нордио — разве он уже не равный тебе по должности?

— Я не выскочка, интриговать не умею.

— Надо только уметь нравиться людям и не давать себя в обиду.

— Значит, я этого не умею.

— И все ложится на меня.

— Не надо, не попрекай меня своими хлопотами, тебя никто о них не просил…

— Однако в итоге они принесли тебе и радость, и пользу.

— И во сколько они мне обойдутся?

— Ни во сколько, ты ведь не счел нужным даже сказать «спасибо».

- Кому, этому заместителю министра с сальными глазами?

— Да, он ответственный по кадрам.

— Но он скользкий, лживый тип.

— А народ избрал его…

— Народ избрал!

— Да спустись же ты на землю в конце концов! Скажи, на что ты рассчитываешь? Что кругом настанет социальная справедливость, порядок, самоограничение?

— Эти надежды способны наполнить жизнь человека и наделить ее смыслом…

— И благодаря им он доживет до самой смерти, так ничего и не достигнув, презрительно заключает Луиза.

Машина уже въехала в город и медленно движется по Итальянскому бульвару. Можно подумать, они приехали сюда в отпуск и собираются ставить палатку на берегу. Словно молодожены, которые во время свадебного путешествия решили провести денек на новом месте.

Солнце уже палит не так нещадно и, скорее всего, зайдет в тучи, в разгар лета так часто бывает. Тревожный пылающий закат — подходящий фон для горьких предчувствий, переполняющих душу новоиспеченного заместителя главного прокурора. Из этой задумчивости его выводит вопрос жены, как всегда практичной и готовой к дейсшию:

— Как называется пансион, где нам сняли квартиру?

Глава 5

Грехи в пробирке. Впервые познав любовь. Зачем такая таинственность?

Словно едва научившийся читать маленький мальчик, Де Витис, еле осилив фразу, не без труда принимается за следующую. Мысли его витают далеко. Кто будут его жильцы? С какими привычками ворвутся они в его тихую жизнь, скрытую от чужих глаз? После долгого путешествия оба устанут, особенно она, ей захочется отдохнуть, принять ванну; и при мысли, что вскоре можно будет наблюдать за каждым ее движением, за тем, как она расстегивает и развязывает все, что на ней, воображение слуги закона делает такие прыжки, что у него каждый раз перехватывает дыхание.

Дома в кресле, приготовив все для наблюдения, он преображается, но тело по-прежнему незримо облекает тога. Пропасти, которые сейчас разверзнутся перед ним, лишь подчеркивают, с одной стороны, его могущество, а с другой — самые чудовищные, но как бы заключенные в пробирки грехи. Из этих пробирок, клокоча, выплескивается его жизнь.

Но где же его добыча, почему она так запаздывает? Правда, путь сюда неблизкий, но уже пора, они вот-вот явятся, и хотя Де Витис еще сжимает перо, сидя над обоснованием сурового приговора, писать он уже не в состоянии.

Он уставился на стальное перо, и под его неподвижным взглядом заостренный кончик вдруг раздвигается, превращаясь в дразнящее, опережающее реальность видение.

И вот наконец, доведенный чуть ли не до судорог, он слышит, как во двор флигеля въезжает машина и разворачивается, чтобы остановиться на неширокой аллейке. Это они, больше некому, ликует возбужденный прокурор, и, слыша скрип гравия под колесами и рокот мотора, дотянувшего машину до самых дверей, он бросает перо, обрывается от стопки бумаг и приникает к отверстию на за дней стенке распахнутого бюро.

Двери машины открылись, потом захлопнулись, но голосов пока не слышно. Хотя о чем им разговаривать? Будучи людьми сдержанными, они, конечно же, решили отложить обмен впечатлениями на потом. А вот и ключ, он осторожно проникает в скважину, поворачивается в замке. В тиши дома замок щелкает один, другой, третий раз, сладкой музыкой отдаваясь в ушах Де Витиса, чье сердце бьется неистово, как у юноши, впервые познавшего любовь.

Величественный сановник, прильнув к окуляру, превратился в малого ребенка, склоненного над игрушкой, ко всему на свете равнодушного, лишь бы только игрушка не сломалась. Вот она наконец, высокая, статная блондинка, совершенно в его вкусе. На этот раз агентство не промахнулось. Она, по-видимому, совсем молода и неутомима в постели.

Де Витис еще не разглядел ее как следует, потому что она не успела поднять жалюзи — вносит в комнату бесконечные сумки, пакеты, свертки.

Кроме того, на ней огромные солнечные очки и шелковая косынка, отчасти закрывающая волосы. Но экземпляр, несомненно, великолепный. Однако что же это она, еще куда-то собралась? Почему не хочет отдохнуть, переодеться? И где ее спутник, человек, занимающий столь высокое положение, что вынужден посылать вместо себя секретаря? Де Витис весь горит от нетерпения.