Вычеркнутый из жизни. Северный свет - [5]

Она была на два года старше Пола, но стройная фигура с тонкой талией и бледное лицо делали ее похожей на девочку. Глаза у нее были зеленовато-серые, большие и выразительные. Ясные и мечтательные, они могли наполняться слезами и даже способны были метать молнии. Элла всегда заботилась о своей внешности, и сейчас на ней была скромная плиссированная юбка, черные чулки и свободная белая, тщательно отглаженная блузка с круглым вырезом.

Пол принял из ее рук чашку и молча выпил какао. Раз или два Элла отрывалась от вязания и вопросительно поглядывала на него. Она была от природы разговорчива и умела поддержать оживленную беседу: роль хозяйки, которую она взяла на себя в доме овдовевшего отца, привила ей известную светскую непринужденность. Но сегодня после нескольких замечаний о том о сем, на которые Пол никак не откликнулся, она лишь молча сдвинула свои красиво очерченные брови.

Вскоре из коридора донеслись голоса, затем хлопнула входная дверь. Элла тотчас поднялась:

– Я скажу отцу, что ты здесь.

Она вышла из комнаты, и мгновение спустя появился сам пастор Эммануэл Флеминг. Это был мужчина лет пятидесяти, широкоплечий, с большими нескладными руками. Одежда его не отличалась изысканностью: темные брюки, грубые рабочие башмаки и черный пиджак из альпаки, побелевший на швах. Его бородка отливала сединой, но в широко раскрытых глазах застыло детски-наивное выражение.

Он подошел к Полу, с излишним пылом пожал ему руку, затем с подчеркнутым дружелюбием обнял за плечи:

– Ты пришел, мой мальчик. Я очень рад. Пойдем побеседуем.

Он провел Пола в свой кабинет – маленькую, спартанского вида комнату в глубине дома, с испещренным пятнами дощатым полом, в которой стояло лишь бюро светлого дуба с выдвижной крышкой, несколько дешевых стульев и застекленный книжный шкаф. Уродливые часы из зеленого мрамора, поддерживаемые золотыми ангелами, – чей-то дар – неуклюжей громадой возвышались на хрупкой каминной доске, накрытой дорожкой с бахромой из бархатных шариков. Усадив гостя, пастор медленно опустился на свое место за бюро.

– Дорогой мой мальчик, это было для тебя, конечно, страшным ударом, – помедлив немного, дружеским, исполненным сочувствия тоном начал он. – Но главное, помни: такова воля Господа. Тогда тебе легче будет примириться с тем, что произошло.

Пол с трудом склотнул – в горле у него пересохло.

– Как я могу с чем-то мириться, когда не знаю, что произошло. Я должен все знать.

– Это печальная и тяжелая история, мой мальчик, – нахмурившись, произнес пастор. – Стоит ли ворошить прошлое?

– Нет, я хочу, чтобы мне все рассказали. Я должен выслушать эту историю, а не то мне все время будет казаться… – Он не договорил.

Наступило молчание. Пастор Флеминг, опершись локтем на бюро, прикрыл глаза большой рукой – казалось, в глубине души он взывал к Всевышнему о помощи. Это был добрый и благонамеренный человек, который уже давно, не жалея сил, трудился на ниве Божьей. Но взгляды его были довольно ограниченны, и он нередко с грустью признавался себе, что все его усилия и старания пошли прахом. Он был одиноким и частенько предавался самобичеванию, корил себя даже за любовь к дочери, так как сознавал ее недостатки, мелочность, тщеславие, но слишком любил Эллу, чтобы попытаться это исправить. Трагедия его заключалась в том, что он жаждал быть святым, верным учеником Христовым, способным исцелять одним своим прикосновением и дарить радость пастве, проповедуя слово Господне, которое он сам так хорошо понимал. Ему хотелось парить в заоблачных высях. Но, увы, язык его был неуклюж, а ноги с трудом передвигались – словом, он был прочно привязан к земле. Вот и сейчас пастор заговорил запинаясь, сухие, педантичные фразы слетали с его уст:

– Двадцать два года тому назад в Тайнкасле я обвенчал Риза Мэтри с Ханной Бёрджесс. Я знал Ханну уже несколько лет, она была одной из любимых моих прихожанок. Риза я не знал раньше, но это оказался приятный молодой человек с хорошими манерами, уроженец Уэльса. Он мне понравился и внушил доверие. У него было прекрасное место – он работал представителем крупной кондитерской фирмы в Северных графствах. Все говорило о том, что они должны быть счастливы, особенно после того, как у них родился сын. Я, дорогой мой мальчик, и окрестил тебя Полом Мэтри.

Он помолчал, как бы взвешивая то, что ему предстояло сказать.

– Не стану отрицать, в вашем семействе не всегда царило согласие. Твоя матушка была очень религиозной, как и подобает истинной христианке, тогда как отец, мягко говоря, придерживался более широких взглядов, и это, естественно, приводило к конфликтам. Мать, например, была решительно против употребления вина и табака – предубеждение, которого отец никогда не мог понять. К тому же работа вынуждала его проводить по крайней мере неделю в месяц вне дома, что, очевидно, разбалтывало его. А потом он любил заводить друзей, я сказал бы даже, что их было у него слишком много, так как он был красивый, приятный малый, и друзья эти не всегда оказывались людьми достойными. Мэтри встречался с ними в бильярдных, барах и прочих злачных местах. И все же вплоть до ужасных событий двадцать первого года ни в каких серьезных проступках я не мог его упрекнуть.