Выбраные места из дневника 2001 года - [10]

Гусинский под НТВ взял у Газпрома около 100 миллионов долларов. Чего они так расщедрились? Вечером Верховный суд заявил, что президент не имеет права вмешиваться ни в какие дела и разборки акционеров.

15 апреля, воскресенье. Довольно рано вернулся в Москву, прочел Аникееву и принялся читать статью Бондаренко о Юнне Мориц. В основе огромной статьи ее новая поэма о Сербии. Здесь, собственно говоря, точка зрения части русской интеллигенции на войну в Сербии, развязанную США. Мориц называет НАТО ГОВНОНАТО. Есть крепкие и мужественные цитаты. Через все еврейство и последнее десятилетнее злорадство, что большевики, гробившие свою интеллигенцию, ушли, бьется нормальная сегодняшняя мысль: а, собственно, зачем все это случилось? Поэтому не пригласить ли Мориц прочесть поэму в институте? Как в былые дни?

21 апреля, суббота. Все это довольно трудно объяснить, но уже второй день я в Египте, в Хургаде.

Отчетливо понимаю, что и в этом году что-нибудь случится и отпуска у меня не будет, поэтому начал его заранее. Но здесь и точное знание институтского времени: перед маем единственная неделя, когда можно взять перерыв. Здесь окончание строительства, ремонт фасада, который опять обвалился, отпускные для профессорско-преподавательского состава. Правда, за прошлые года накопилось у меня месяцев 5–6 не отгулянного времени, но и эта неделя могла бы просто приплюсоваться. Но здесь еще какое-то обострение моих хворостей, нажим С. П., который сделал самое для меня важное — т. е. договорился с турбюро, оформил билеты, паспорта и обещал меня и в Хургаде опекать. Турбюро, которое существует у нас в институте, дало скидку в 10 процентов. Поездка оказалась не очень дорогая, получил еще только что и большую премию. По договору с министерством мне могут премию давать только два раза в год, вот я ее и получил. Тайная у меня была еще мысль, что удастся поехать на экскурсию в Абу-Симбел.

Уже здесь, в Хургаде, стало ясно, что можно поехать только в Луксор. Этого я тоже не пропущу. В Луксоре я лет десять тому назад был, но в этом и особенность великих памятников искусства и истории, что их потом осмысливаешь всю жизнь. Восприятие их, стоит лишь только в памятник “погрузиться”, меняется, и хочется сравнить новые впечатления и старые мысли. Но уже здесь я узнал, что в Шарм-эль-Шейхе, это севернее и на другом, синайском, берегу Красного моря, есть монастырь св. Екатерины, посещаемый экскурсантами, и стоит этот монастырь возле горы, где Моисей принял от Господа скрижали завета. Вот и опять возникло страстное и непреодолимое мечтание. А значит, не умру, пока этого желания не исполню. Заглянуть в грозную мистическую бездну всего человеческого бытия.

Прилет в Хургаду. Действие на меня этого яркого, равнодушного света, дымка на горизонте, кромка гор. Курится само библейское время? История и былое подчас отгораживают от меня жизнь. Ничего так не говорит о вечности, как эти низкие, обветренные горы Малой и Средней Азии. Вспомнил Навои, пуск Зерафшанского золотодобывающего комбината, вспомнил Узбекистан, бывший для меня всегда второй родиной. Минуло. Все можно отдать, но впечатления молодости отдать невозможно. Впечатление от толпы русских в аэропорту. Все проплатили, аффектированные, визжащие голоса. Простонародье, одетое в дорогое, от знаменитых мастеров платье. Перекормленные дети. Жуткая сцена, разыгравшаяся на моих глазах в аэропорту Хургады.

Мы с С. П. уже давно, еще с Москвы, приметили одну пару: отца и сына, видимо, люди эти большой “крутизны”. Одному лет пятьдесят пять, другому — восемнадцать-девятнадцать. В Москве они были в черных костюмах, но в самолете переоделись и в Хургаде оказались, как бывальцы курортов и пляжей, в шортах и шлепанцах. Мне такая развязная манера не нравится. Оба здоровые, кормленые, отец седой, а сын стриженый, с упрямым резаным затылком. Потом оказалось, что с ними была и мать парнишки, жена, соответственно, седого. Но чем сын отцу не потрафил? Я стоял с портфелями, в которых у нас были компьютеры, чуть в сторонке, а С. П. — возле транспортера с багажом, который долго не шел. Отец с сыном в трех метрах от меня, и с ними рядом стояла мать этого парня. Молодящаяся дама в открытых босоножках и с педикюром. Пошел багаж, в том числе и огромные чемоданы семьи. Может быть, не только отдыхают, но еще и спекулируют? И тут началась ругань. Громкая, в крик. Отец упрекал в чем-то сына. Говорил, что тот не имеет права рассуждать, что он сам должен копить себе на отпуск. Он, отец, дескать, устроит ему в Хургаде хорошую жизнь! Все это непередаваемо литературной речью, дело даже не в большом количестве матерных слов, а в омерзительном крике и непереносимой вульгарности. В этот момент я отвернулся и сделал вид, что я вовсе не русский, по-русски не понимаю. Но сколько вокруг было русских, которые слышали эту сцену. Я не знаю, что наделал этот парнишка сумасшедшего отца, но я впервые увидел и прочувствовал, что сын может убить отца. Вот они, современные братья Карамазовы. Вот он, “папочка”.

22 апреля, воскресенье. Читаю по рекомендации А. В. Василевского роман Димы Быкова “Оправдание”. По крайней мере, это действительно интересное чтение, и здесь есть о чем говорить. Обсматриваю также и другой из двух номеров “Нового мира”, которые я привез с собою. Как всегда, книгами нагрузился. Отпуск ли? Та же работа, но с другим бытовым и психологическим фоном.