Выбор шатеры - [22]

— Это я виноват, — в голосе отца Марка звучит неподдельное раскаяние. — Мне надо было настоять, чтобы вы продолжали принимать антиэмпатическую вакцину здесь на Дарии. Тогда не было бы этих проблем. Препарат бы блокировал ваши эмоции. Я должен был прислушаться к рекомендациям вашего доктора.

О, да! Не было бы ни привязанности, ни дружбы, ни любви. В моей душе был бы полный эмоциональный штиль, который устаивал бы всех, кроме меня. К сожалению, я слишком хорошо знаком с этим штилем. Он царит в душе моего отца, который посчитал приемлемым отправить собственного ребёнка на враждебную планету в качестве залога перемирия. Конечно, долг перед государством куда важнее долга перед семьёй. О любви я уж и вообще молчу. И плевать, что в случае конца перемирия твоего младшего сына прилюдно убьют. Спасибо, но я лучше воздержусь от такой антиэмпатической вакцины. Может, я проживу и не долго. Но по крайней мере проЖИВУ!

— Эмоции мешают в принятии важных решений. Они делают вас морально уязвимыми, — отец часто повторял эту фразу, обосновывая нам с братьями необходимость принятия вакцины.

А ещё живыми — об этом отец почему-то забыл нам сказать.

Парадокс: но именно здесь в этом отнюдь недобром Катаре, отказавшись от вакцины, от императорских регалий, позволив себе быть простым подростком, я впервые в полной мере почувствовал себя живым и свободным.

Отец, на удивление, не возражал.

Впрочем, думаю, эту мою прихоть он приравнял к последнему желанию человека, ожидающего смертную казнь. Ни для кого из нас двоих не было секретом: живым я с Дария не выберусь. Я не дурак, прекрасно понимаю: перемирие нужно обеим сторонам лишь для передышки, чтобы накопить военный потенциал и начать новую, куда более крупномасштабную военную компанию за делёжку территорий.

Но я благодарен этому перемирию, потому что именно оно привело меня сюда — на Дарий в Катар. К моей Аде, сумевший одним своим фиалковым взглядом пробудить во мне то чувство, о существовании которого я даже раньше и не подозревал — любовь.

Никогда не забуду тот самый день, когда отец Марк привёл к нам домой двух десятилетних соседских детей, которые должны были стать моими компаньонами. Священник очень переживал, что я всё время нахожусь в одиночестве. Конечно, Ада и Анигай были младше меня почти на три года и вряд ли могли составить мне полноценную компанию, но других дарийских детей, которым бы родители позволили играть с альтаирским ребёнком в Катаре просто не было. Двойняшки были в этом плане исключением. Их фактически вырастил по-соседски сам отец Марк, поэтому к землянам и альтаирцам они относились со здоровой долей симпатии, не видя в них врагов. Насколько я сразу понял, мать никогда не заботилась о двойняшках. Скорее уж они о матери. За «дружбу» со мной отец Марк платил им дарами и едой. Это не было секретом. Поэтому я никогда не испытывал никаких иллюзий насчёт привязанности Ады и Анигая ко мне. Но со временем всё изменилось.

Впрочем, для меня всё переменилось в тот самый момент, когда я впервые взглянул в сиреневые глаза маленькой дарийки. Взглянул и… пропал. Навсегда. Нет, это не была юношеская влюблённость или детская симпатия. Это было нечто другое. Ошеломляющее. Необъяснимое. Я стоял как дурак, напротив незнакомой мне дарийской девчонки, не в силах вымолвить и слова, смотрел ей в глаза и отчётливо понимал, что передо мной — моя половинка. Родственная душа. Судьба. Можно назвать, как угодно. Но с того самого момента я не могу дышать без неё. Мне надо, чтобы Ада постоянно была рядом со мной. Была только моей. Знаю: я эгоист, но ничего с этим не могу поделать. И я не собираюсь отказываться от неё. Ни за что!

Сейчас, как никогда, я отчётливо понимаю, почему у меня на родной планете люди добровольно с помощью антиэмпатической вакцины стараются держать свои чувства и эмоции под контролем. Эмоциональные, буйные, искренние, не умеющие вполовину любить и ненавидеть — вот истинная сущность альтаирцев, о которой мало кто подозревает. Наверное, поэтому любовь и находится у нас на Альтаире под строжайшим запретом.

Ирония судьбы: лишь оказавшись здесь на этой мрачной, вечной холодной, обуреваемой страстями планете, по собственной воле отказавшись от антиэмпатической вакцины я впервые в жизни почувствовал себя по-настоящему свободным. Узнал, что такое любовь. Именно она и согревала меня все эти годы здесь в промёрзлом Катаре.

Отвожу взгляд от священника. Интересно, как давно он знает о моих чувствах к Аде? Я думал, мне удавалось их скрыть. Хотя, чему удивляться. Отец всегда был проницательным.

— Я не откажусь от Ады. Я хочу спасти её.

— От чего? — священник устало вздыхает. — От её собственной судьбы?

Пусть будет так.

— Да.

Подхожу к окну. Вглядываюсь в ночную тьму. Вдали всё ещё виднеется пламя затухающего пожара. Думаю, мы с Анигаем неплохо постарались. Облили керосином всё, что только смогли. Дом должен сгореть дотла.

— Я так устал, что от меня ничего не зависит. Мне надоело смиряться с судьбой.

Священник подходит ко мне. Какое-то время мы молча наблюдаем за догорающим вдали домом.

— Вы не правы. От Вас зависит. И многое! Как минимум судьба двух империй.