Выбор наместницы - [43]

Возвращаясь домой Ланлосс с возрастающей горечью смотрел на свою жену. Теперь, когда их новый дом достроили, он уже не мог под благовидным предлогом жить в шатре и был вынужден поселиться с супругой под одной крышей, к счастью, в разных комнатах. Резиалия была недовольна всем: и этим каменным сараем, в котором приходилось жить вместо удобного замка, и старухой-горничной, и отсутствием светской жизни — никаких балов и приемов, где она могла бы блеснуть столичными нарядами и личным знакомством с наместницей, а более всего — мужем, до сих пор не зачавшем ей ребенка. Нельзя сказать, что Ланлосс не старался, он исправно исполнял супружеский долг, пересиливая нежелание, просто прошло еще слишком мало времени, но ждать Резиалия не умела и не хотела. Графиня понимала, что только ребенок навсегда обезопасит ее от возможного развода. Она постоянно жаловалась не только мужу, но и всем, кто попадался под руку, немногочисленная прислуга уже шарахалась от хозяйки, а среди солдат пополз слушок о мужской несостоятельности их любимого генерала. Впрочем, ему молчаливо сочувствовали — с такой женой и белый огонь не поможет, послушаешь, как ругается — и… кгм, руки опускаются, а как разойдется — так и вовсе за грань мира убежать захочется. Грань мира оставалась для Ланлосса недосягаемой мечтой, и он старался проводить с супругой как можно меньше времени, каждый раз находя неотложные дела. Вот и сегодня он оставил на столе недоеденный ужин, неожиданно вспомнив, что не успел поговорить с капитаном разведчиков. Разговор, против ожидания, получился весьма коротким, капитан только что вернулся из двухдневного рейда и валился с ног от усталости. Ланлосс успел выяснить, что горные тропинки как раз подсохли, и со дня на день нужно ждать каравана с остатками прошлогоднего товара, и отпустил разведчика спать, толку от того все равно было мало, а на карту можно будет посмотреть завтра с утра, все равно за ночь ничего не изменится. Наступило любимое время суток Ланлосса — долгий летний вечер, когда солнце уже спряталось за горизонтом, но еще светло, и только тонкий серпик луны просвечивается в сером небе. Генерал спокойно переносил жару, но, как и любой нормальный человек, радовался вечерней прохладе, вдыхая остывший воздух. Возвращаться домой и снова видеть Резиалию не хотелось до ужаса, бродить по лагерю без дела — тоже, и Ланлосс решил прогуляться, а заодно и навестить Эрну. Он уже был у нее сегодня, но ведьма поздно ложилась спать, можно было подъехать, рассказать ей о результатах разведки, посоветоваться, сколько еще дней нужно поддерживать засуху. Рыжий конь генерала успел выучить дорогу к небольшому домику белой ведьмы, лежащему на отшибе горной деревушки, и Ланлосс отпустил поводья. Он почти задремал в седле, когда умное животное остановилось перед дверью хижины — перед сорванной с петель дверью, лежащей на земле. В доме никого не было.

XXIX

Расспросы не помогли — крестьяне клялись всеми богами, что ничего не видели и не слышали, Ланлосс не верил, но не пытать же своих собственных подданных, и без того запуганных хозяевами! Искать Эрну нужно было по-другому, и он делал все возможное, каждый день с ужасом ожидая, что засуха прекратится. Пока солнце выжигало землю, он мог быть уверен, что белая ведьма жива и исполняет уговор. Жара спала на десятый день после исчезновения Эрны, и генерал Айрэ потерял всякую надежду, но продолжал поиски. Нужно было найти виновного и раз и навсегда показать, кто хозяин в Инхоре, но на самом деле Ланлосс хотел отомстить. Его разведчики прочесывали горы в поисках пещер или уединенных хижин, под видом наемников проникали в дворянские усадьбы, по большей части напоминавшие настоящие крепости, слушали пьяные разговоры в деревенских тавернах. И все без толку, белая ведьма пропала бесследно.

Остальные события, тем временем, развивались по плану: Ланлосс перехватил два больших каравана с «товаром» и несколько меньших партий и, без долгих разбирательств, развесил всех контрабандистов вдоль единственного в Инхоре имперского тракта, запретив родственникам хоронить тела, а жрецам Келиана — провожать покойников. Разумеется, он не ждал, что этого окажется достаточно, и местное население сразу испугавшись, вернется к трудам праведным, но, как Ланлосс и рассчитывал, оставшиеся контрабандисты взвинтили цены за доставку до заоблачных высот, никому не хотелось за гроши рисковать не только жизнью, но и посмертием. Торговцам дурманом пришлось серьезно призадуматься, стоит ли отправлять и без того скудные остатки запасов сейчас, заплатив вдесятеро, или лучше подождать, пока все успокоится. Тем временем агенты Ланлосса в Суреме отслеживали, кто из ростовщиков одалживает деньги дворянам из Инхора и под какое обеспечение. Доклады ложились на стол наместницы, и Ланлосс надеялся, что Энрисса разберется, что делать с этими сведеньями. Сам же генерал по мере сил перекрыл дороги и выслал лучников отстреливать почтовых голубей — он заблаговременно отрезал связь с остальным миром, не сомневаясь, что его действия вызовут поток жалоб, и наместница не сможет оставить их без внимания. А так, пока все вскроется — уже будет поздно что-либо предпринимать. Ланлосс понимал, что вешать нужно не наемников, а хозяев, а это уже чревато — не так-то просто в Великой и Священной империи Анра казнить дворянина без суда, графским произволом, даже если и есть за что. А проводить суд по всем правилам — так попробуй докажи, что именно этот лорденыш продает дурман подводами. То, что это всем известно — для судьи не аргумент, а вот звонкие монеты, которых подсудимый не пожалеет ради собственной бесценной шкуры — вполне. Поэтому правосудие в Инхоре в ближайшие полгода обещало быть строгим, неподкупным и очень быстрым. Ланлосс несколько переоценил свои возможности, и жалобы в том или ином виде доходили до наместницы, но Энрисса с любопытством наблюдала за ситуацией в Инхоре и не вмешивалась. Она не ожидала, что Ланлосс действительно наведет в графстве порядок, но раз уж он так рьяно взялся за дело — наместница подождет и посмотрит, чем все закончится. А жалобы всегда потом можно будет использовать, если граф Инхор вдруг начнет проявлять непокорность. Энрисса не сомневалась, что к концу года в красивой сафьяновой папке накопится столько бумаг, что Ланлосса Айрэ можно будет при желании четвертовать.