Вяземский - [14]

Писатель-Бриарей! Колдун! Протей-писатель!

Вождь века своего, умов завоеватель,

В руке твоей перо — сраженья острый меч.

Но, пылкий, не всегда умел его беречь

Для битвы праведной, и сам страстям покорный,

Враг фанатизма, был фанатик ты упорный.

Другим оставя труд костер твой воздвигать,

Покаюсь: я люблю с тобою рассуждать;

Вослед тебе идти от важных истин к шуткам

И смело пламенеть враждою к предрассудкам.

Как смертный, ты блуждал, как гений, ты парил,

И в области ума светилом новым был.

Впрочем, с годами Вяземский пересмотрит раннюю свою оценку Вольтера. Посетив в 1859-м вольтеровский Ферней, он напишет стихотворение, в котором предъявит великому насмешнику XVIII столетия суровое и справедливое обвинение в том, что тот не умел возлюбить Творца в его творениях…

Русская словесность в отцовской библиотеке была представлена Ломоносовым, Сумароковым, Херасковым и Державиным. Читал Петр с упоением — читал все подряд, и учителя его свидетельствовали, что он «казался совершенно тупым и будто отсутствующим при преподавании их; но если когда-нибудь, в уроке или в книге, приводились стихи», лицо мальчика буквально сияло… Отрывки из трагедий Расина и Вольтера, которые давали ему учить наизусть, были для него не уроками, а прежде всего наслаждением. О вольтеровской «Альзире» он вспоминал: «Помню, слышу и теперь умиленный и возвышенный голос мой, произносящий эти стихи… Вероятно, худо и понимал я красоту этих стихов! Но чутким детским чувством бессознательно угадывал ее»^{4}.

От страниц французских трагедий, от гравированных портретов Корнеля и Кребийона, от звучных сумароковских рифм, от серьезного, даже строгого вида Карамзина поднималось в душе Вяземского неосязаемое, но властное желание попробовать свое перо… Первые опыты, конечно, были французскими, и начал девятилетний Петр с драматургии — написал трагедию в стихах «Elmire et Phanor», которую посвятил матери. Три действия уместились на одиннадцати страничках. Затем последовали рассказ «Олеандр (моей юной сестре)» и надписи к собственному миниатюрному портрету и портрету сестры работы Ксавье де Местра, которые были подарены на новый 1805 год Андрею Ивановичу. В ноябре этого же года появились стихи на смерть адмирала Нельсона… «Нечего и говорить, что все это было более или менее безграмотно», — пишет Вяземский, не пожелавший даже вспомнить свои детские опыты. Впрочем, довольно быстро он начал пробовать силы и в русском стихосложении. Например, Сумарокову посвятил четверостишие:

Воспой, о Муза, песнь высоку

И в струны лиры ударяй,

Воспой врагов ты суматоху

И славу россов возглашай.

«Я очень дорожил словом суматоха, — вспоминал Вяземский. — Мне казалось, что тут есть какой-то отзыв своевольной и, так сказать, фамильярной поэзии Сумарокова… а может быть, и просто увлекала меня некоторая аналогия в звуках: Сумароков, суматоха».

В январе 1804 года в семью Вяземских на правах родственника вошел человек, которому суждено было стать для юного князя главным литературным наставником. Карамзин женился на Екатерине Андреевне Колывановой — внебрачной дочери Андрея Ивановича (ее мать — графиня Елизавета Карловна Сивере). Она была одной из первых красавиц Москвы, но и одной из самых старых невест — шел ей уже двадцать четвертый. Сразу же после венчания супруги уехали в Остафьево, где три дня праздновалась свадьба. Съехалось множество гостей, гремела музыка… Не забыли и остафьевских крестьян: мужикам подарили рубахи, бабам — платки и сарафаны, всех одаривали орехами и пряниками… Дав друг другу клятву никогда не расставаться, молодые поселились в остафьевском дворце. В жизни Карамзина начинался новый период — уединенный труд над «Историей государства Российского». «Скажу вам, что тружусь усердно, — писал он брату. — Может быть, Бог и наградит меня успехом. Пишу теперь вступление… Этот первый шаг всего труднее мне, надобно много читать и соображать; а там опишу нравы, правление и религию Славян, после чего начну обрабатывать Русские летописи… Он (князь Андрей Иванович. — В. Б.), слава Богу! теперь выздоровел, и мы живем в его подмосковной, которая очень хороша».

Детям — Петру и старшей сестре его Кате — новый родственник сначала не нравился. Они всей душой сочувствовали майору Струкову, несчастливому сопернику Карамзина в сватовстве — может быть потому, что Струков, приезжая в гости, всегда одаривал детей конфетами, а Карамзин не обращал на них никакого внимания. Когда свадьба была уже решена, брат с сестрой потерянно бродили по коридорам дома и изливали печаль в стихах от имени Струкова:

Мучительно плениться,

Быть страстным одному!

Насильно полюбиться

Не можно никому…

Надежды луч бледнеет

Теперь в душе моей…

Уже другой владеет

Навек рукой твоей!

Автором этих стихов был Карамзин, но юные его противники не смущались этим обстоятельством. Впрочем, очень скоро между младшими Вяземскими и Николаем Михайловичем установились мир и дружба. Карамзина нельзя было не полюбить — столько было в этом человеке доброты и мудрости… В знак примирения Карамзин подарил Вяземскому его первые часы, которыми мальчик долго щеголял перед ровесниками.