Вы прекрасны, вы грустны - [50]

Но все это в будущем. Пока же в Фонтенбло Мария была счастлива как никогда. "Я обнаружила тогда, - пишет она в своих мемуарах, - что король не питает ко мне враждебных чувств, ибо умела уже распознавать тот красноречивый язык, что говорит яснее всяких красивых слов. Придворные, которые всегда шпионят за королями, догадались, как я, о любви его величества ко мне, демонстрируя это даже с излишней назойливостью и оказывая самые невероятные знаки внимания".

Вскоре король подтвердил свою любовь, признавшись в ней Марии. Он стал делать ей дорогие подарки. Отныне их всегда видели вместе. Да, король был по-настоящему влюблен. Мария Манчини стала первой его настоящей фавориткой, если не вкладывать в это слово обычно присущую отношениям между королем и фавориткой постель.

Королю было двадцать лет, а он все еще подчинялся матери и кардиналу Мазарини. Ничто не предвещало в Людовике будущего могущественного монарха. При обсуждении государственных дел он откровенно скучал и старался избегать деловых собраний. Но беседы с Мари, как он называл ее на французский манер, сильно изменили его. Она разбудила в нем гордость, которая должна быть присуща королю. Она говорила о том, что Бог наградил его счастливой возможностью повелевать, о том, какая ответственность лежит поэтому на нем. Она хотела, чтобы ее герой раз уж был королем, то и вел бы себя как коронованная особа.

И Людовик ХIV изменился за очень короткое время. Он стал зрелым монархом, принимающим решения самостоятельно. Это с удивлением отметили окружающие. И только Анна Австрийская, его мать с ее материнским женским чутьем, знала, в чем секрет прекрасного преображения.

Король любил впервые в жизни. Он вздрагивал при упоминании имени Мари, с удовольствием говорил о ней со своими придворными, которые восхваляли ее (женщины - против воли, но зная, что иначе нельзя; мужчины - искренно). Когда он встречался с Мари, даже легкое прикосновение к ее платью доставляло ему наслаждение во сто крат большее, чем он испытывал в постелях фрейлин, которых посещал все реже. Он с особым вниманием стал относиться к своему туалету, к словам, которые говорил Марии, обдумывая каждое из них.

Король, конечно, не мог не мечтать о ее объятиях, о том, когда наконец он обнимет ее по-настоящему и сделает своей женщиной. Он и оттягивал этот момент, не решаясь намекнуть Марии о близости, и с нетерпением жаждал его.

А что же Мария? Продолжала ли она любить короля? По-прежнему, самозабвенно. Видела ли она, что король хочет сблизиться с ней? Она не могла этого не видеть. Но ее ум подсказывал ей, что, если она уступит королю, она смешается с многочисленной толпой его женщин, которых король менял, как перчатки, и потеряет его любовь. Встречаясь с Людовиком наедине, она чувствовала огромное смущение, большее, чем тогда, когда они только познакомились.

Воздух между Марией и королем был напряжен до предела. В нем висела страсть, которая искала выхода. Страсть, исходящая не только из сердца короля, но и от нее, Марии. "Я ощущала, как во мне разгорается пламя", вспоминала она в мемуарах.

Голос природы требовал своего. Так дальше продолжаться не могло. Атмосфера страсти накалялась. Как в душную летнюю погоду неминуема гроза. И она разразилась.

При дворе начались разговоры, что король в скором времени женится на принцессе Маргарите Савойской, дочери Мадам Рояль - Кристине Французской, дочери Генриха IV и Марии Медичи. Эти слухи пустил кардинал Мазарини. Намерения у него были совершенно противоположные, но ни король, ни Мария Манчини об этом не догадывались.

В действительности возможной женитьбой короля на Маргарите Савойской кардинал Мазарини хотел припугнуть короля Испании, сделав вид, что свадьба с Маргаритой Савойской - дело решенное. На самом же деле Мазарини нужен был брак короля с принцессой Марией-Терезией Испанской, а вовсе не с Маргаритой Савойской для того, чтобы им закрепить только что подписанный мир с Испанией.

Предварительно было решено, что брак состоится лишь в том случае, если королю принцесса понравится. Кардинал предложил такое условие, поскольку опасался навязать Людовику уродливую жену. Известие о женитьбе короля на принцессе Савойской входило в сложную цепочку интриг, которую плел Мазарини, и если маневр с испанцами закончится неудачей, то в женитьбе на уродливой принцессе виноват был бы только он. А если она королю понравится, это облегчит ситуацию.

Мария необычайно взволновалась. Король же встретил новость спокойно. О женитьбе на Марии Манчини он и помышлять не мог - она ведь не была особой королевской крови. Людовик уговорил свою возлюбленную сопровождать его в Лион, где он должен был увидеться с будущей невестой Маргаритой Савойской.

Мария тяжело переживала предстоящую разлуку. Она металась между решением отдаться королю, чтобы таким образом приобрести официальный статус фаворитки, а в этом она не сомневалась - она будет главной его женщиной, и решением сохранить свою честь, за что ее король так уважает и продолжает любить.

И вот 25 октября король покинул Париж вместе с королевой-матерью и как всегда многочисленной свитой. Погода была прекрасная, стояла золотая осень, и король остановил карету, чтобы пересесть на лошадь. Проскакав мимо кареты Марии Манчини, он помахал ей шляпой, и через несколько минут увидел, что его догоняет прекрасная амазонка на сером коне. Мария вспоминала потом это верховое путешествие как лучшее в своей жизни. Вдали от придворных, на лошадях, влюбленные скакали рядом, переходя с рыси в галоп и вновь на шаг, радуясь тому, что никто им не мешает быть вместе, наслаждаясь своей молодостью, прекрасной погодой. А о ближайшем мрачном будущем старались не думать.