Вы прекрасны, вы грустны - [37]

* * *

Цыганский табор стоял у реки две недели. Марта, проходя мимо цыган, подолгу останавливалась, чтобы послушать пение. Жизнь, которая проходила в таборе, была для нее диковинной и в то же время манила свободой, красотой, чем-то запретным и волнующим. Эта жизнь, хоть она наблюдала за ней издалека и со стороны, была полной противоположностью тому, что она видела в доме пастора Глюка, где она жила и исполняла обязанности прислуги.

У пастора все проходило чинно и размеренно, трапезы - всегда в определенное время, час для молитвы, час для работы в саду, час для чтения и занятий. Сын пастора Витас, как и отец, готовился посвятить себя духовной карьере и целыми днями пропадал вместе с пастором в церкви, а круг общения дочери Инги был настолько закрыт для Марты, что она и мечтать не могла о дружбе с ней. Хотя Инга была ее ровесницей и в глазах дочери пастора она читала желание сойтись с Мартой поближе, поделиться с ней своими секретами. Однако ее родители следили за дочерью строго, и о каждом незапланированном разговоре Инга должна была докладывать отцу.

Марта не могла пожаловаться на плохое отношение в пасторском доме, вовсе нет. И платили ей хорошо, и относились вежливо. Но во всем этом была такая сдержанная прибалтийская сухость, а ее темперамент - ей недавно исполнилось шестнадцать лет - требовал если не сильных страстей, то, по крайней мере, романтических приключений.

Когда она ходила к реке за водой и поглядывала на шумную жизнь цыган в таборе, она чувствовала, что именно здесь может найти эти приключения. Каждый раз она пыталась подойти поближе, чтобы столкнуться с кем-нибудь из цыган и завязать знакомство.

И такой случай ей вскоре представился. Когда Марта в очередной раз набирала воду, она услышала за спиной звуки гитарных струн. Марта набрала ведра, поставила их на землю и оглянулась. В метре от нее стоял красивый молодой цыган, голый по пояс, в переливающихся красных шароварах. Он держал гитару, перебирал струны, смотрел на Марту большими черными глазами и улыбался. Она почувствовала, как краснеет, но не отвела взгляд. Было приятно смотреть в эти бездонные черные глаза.

- Здравствуй, красавица, - сказал цыган по-русски без малейшего акцента.

- Здравствуй, - не робея, ответила она.

- Ты живешь здесь? - чуть растянув губы в улыбке, спросил молодой человек.

- Я служанка в пасторском доме, - ответила девушка.

- Приходи к нам ночью. Мы будем петь и веселиться. В пасторском доме, наверное, не очень весело, - засмеялся он. - Придешь?

Марта пожала плечами. Ночью? В цыганский табор? Разве может приличная девушка решиться на такое? Но в глубине души она была уверена - придет обязательно. Чего бы это ей ни стоило.

- Так придешь? - пропел цыган, перебирая струны и сделав шаг к ней. Его мускулистая загорелая грудь смущала ее и вновь заставляла краснеть.

- Не знаю, - тихо сказала она. - У меня строгие хозяева.

- А ты приходи, когда они все заснут. Мы гуляем всю ночь, - засмеялся цыган. - Приходи, я буду ждать тебя. Меня зовут Марко. А тебя?

- Мартой.

- Марта... Приходи, Марта, не пожалеешь.

Цыган подмигнул ей, вновь коснулся струн, запел что-то на своем цыганском языке, развернулся и, не попрощавшись, пошел в сторону кибиток табора.

В июле темнело поздно, а здесь, под Ригой, ночи были очень короткими и в первой половине лета совсем не темными. Но распорядок в пасторском доме был строгим, и все члены семьи готовились ко сну. Пастор в окружении детей и жены читал вечерние молитвы, а Марта с пожилой служанкой Фатиньей стелила постели.

Но вот все дела были сделаны, уборка проведена, посуда вымыта. Хозяева разошлись по комнатам. Пора было ложиться спать и прислуге. Марта прошла к себе в комнату на втором этаже и отодвинула занавеску. Вдали, у реки, горели костры табора. Дымок поднимался вверх, в небо, где показались первые звезды.

В доме пастора о цыганах даже не заикались. Несмотря на то что их табор стоял в километре от дома, все вели себя так, как будто цыган не было. С властями у бродяг отношения были, мягко говоря, напряженными, на них периодически устраивали облавы, и поэтому пастор предпочитал держаться от них подальше. В его планы не входило ссориться с властями. Через месяц ему обещали приход в лютеранской церкви в Мариенбурге, и это был определенный карьерный рост по сравнению с приходом в провинциальном местечке Лифляндии.

Марте общаться с цыганами было запрещено. Это даже не обсуждалось, всем это казалось естественным. Всем, кроме самой Марты. Ничего более естественного, чем свободная кочевая жизнь на воздухе, с песнями и танцами, с красивыми девушками в разноцветных нарядах и сильными смуглыми мужчинами, волновавшими ее молодую чувственность, - ничего более заманчивого и притягательного она в жизни своей еще не видела. Детство она провела в лифляндской деревне, и, хотя родители были довольно зажиточными крестьянами, особенно ярких воспоминаний о первых годах жизни она не вынесла. Большая семья, с малых лет много работы по дому, деревенские игры с соседскими детьми, лютеранская церковь, азы образования в воскресной школе. Когда родители отдали ее служанкой в дом пастора, она была счастлива. Начиналась другая, новая жизнь, где к ней относились по-другому, ее уважали, с ней обходились как со взрослым человеком - еще бы, ведь ей уже шестнадцать лет!