Вы любите Вагнера? - [7]

“Счастливчик Тентен. Своим вином он зарабатывает на все необходимое: и еда есть, и выпить найдется — словом, ему завидуют многие. Да это и не удивительно, у него собственный виноградник и кафе. Он — храбрый человек. А его жена? Где теперь она, Маринетта? А-а, поехала к матери в Понтжибо. Пробудет там до завтрашнего вечера…”

Он задремал.

— Эй, Деде! Тебя что, разморило? Это тебя!…

Андре вздрогнул и удивленно уставился на Тентена.

— Что меня?

— Звонят тебе, не понимаешь?

— А-а!

— Да проснись ты, черт сонный!… Это Перришон… Мато!

— Мато? Да не может быть, — вмиг проснувшись, Андре поспешил к телефону. — Алло, это Ламбертен! Привет… Ты звонил в гостиницу? Да, решил остаться у Тентеиа… Ну, хорошо, хорошо… Договорились. Всего наилучшего… Он положил трубку и задумался.

— Зачем ты понадобился Мато?

Андре даже вздрогнул от неожиданности: Тентен стоял сзади, а он и не слышал, как тот подошел.

— Завтра я в Лион не еду… Должен встретиться с ним в девятом часу, когда начнут работать учреждения.

Казалось, он внимательно разглядывает столовую, обыкновенную столовую мелкого буржуа, переполненную разными безделушками, но взгляд его равнодушно скользил по стеклянным дверцам высокого буфета, маленькому столику с огромной вазой и искусственными цветами в ней, такими грустными и большими, что они походили на похоронный венок. Углубившись в свои мысли, он ничего не замечал.

— Может, это по поводу сегодняшних событий? — спросил Тентен, раздумывая, что бы это могло вызвать такую обеспокоенность у Андре.

— Все может быть…

И они начали обсуждать события прошедшего дня — убийство немецкого офицера, облаву. Кто он, отчаянная голова? По всяком случае, не франтирер и не партизан, в этом они Пыли убеждены, потому что никто приказа стрелять пока не отдавал. Может, кто-то из Объединенных сил Сопротивления? Возможно. Но скорее всего одиночка.

— Как бы там ни было, а этот парень молодчина! — безапелляционно заявил Тентен. — Бесстрашный, черт! Укокошить одного из бошей, да еще офицерчика, среди бела дня, перед самой тевтонской комендатурой — очень хороший пример для многих.

Мартен Граипа, а для друзей просто Тентен, сын виноторговца из Далле и вот уже около двадцати лет хозяин небольшого кафе, любил “молодцов”. Мужчины для него разделялись на две категории: молодцов и пентюхов.

Здоровяк, в прошлом гроза всех вечеринок предместья, он и теперь, в свои пятьдесят, при случае запросто встревал в драку. И никому не уступал, разве что своей Маринетте. Это было у Тентена уязвимым местом, он до самозабвения любил свою маленькую языкастую женушку, с которой счастливо прожил не один десяток лет. Дома она была полновластной хозяйкой. Но Маринетте дважды в жизни пришлось поступиться. В первые годы их семейной жизни она не смогла помешать Тентену, ярому болельщику и верному патриоту клермонского стадиона, посещать все матчи любимой команды, следить за взлетами и падениями своих “молодцов”. И теперь вот уже семь или восемь месяцев она так же не могла запретить ему участвовать в операциях против бошей.

— Что за чертовщина! — пробубнил Тентен. — Торчим в столовой, вместо того чтобы спать. Ох, и попадет мне от Маринетты.

Они молча перешли в кухню.

— Ну, вот и полночь. Хочешь не хочешь, а придется лезть под одеяло.

Он радовался, как ребенок: Деде будет ночевать у него! Тентен не любил, когда тот шлялся по улицам после комендантского часа. А сегодня особенно опасно — могут подстрелить, как воробья. Деде значил для него гораздо больше, чем товарищ по оружию, больше, чем друг. Он был для него все равно что сын. Эх, был бы у него свой сын!

— Ну, иди отдыхай. Спокойной ночи. Ты там не заблудишься?

— Спокойной ночи, Тентен… Когда вернется Маринетта, скажи ей, что рагу было бесподобным.

И Тентен, хозяин кафе “Король вина” на площади Сален, и Деде, металлист по профессии, а ныне — так решило подполье — страховой агент, отправились спать.

IV

— Вагнер!… Вагнер… Опять Вагнер!

— Нет, Мари-Те, Вагнер — всегда Вагнер, и еще раз Вагнер.

— Вот как?

Мари-Тереза, или, как ее когда-то называли в колледже, Мари-Те, прервала разговор и пристально посмотрела на отца, который поглядывал на нее из-за газеты, и засмеялась:

— Ну и чудак же ты, папа!

Доктор и его дочь искренне и глубоко любили друг друга, хотя эта любовь, помимо радости, временами приносила им и горе. По молчаливому и обоюдному согласию между ними установились особые отношения; они, казалось, игнорировали прописные правила — основу, на которой покоились отношения отцов и детей. Чрезмерная опека полностью исключалась.

“Ну как этих современных детей воспитывать? Подумать только — она разговаривает с отцом, с доктором Бучем, словно с каким-то сокурсником. И считает это абсолютно нормальным”.

От вольностей в разговоре до вольностей в отношениях всегда один шаг. И Мари-Те нередко переступала эту черту. Само собой, дочь не считала его безгрешным… Фактически с того времени, как умерла госпожа Буч… Вот уже двенадцать лет? Ну и ну…

Когда-то он заверял жену, что эта девчушка — его первый подопытный зверек. Что же, теперь он получает, что заслужил! Он все-таки виноват… очень виноват… А дочь у него чудесная, он еще не раз сможет убедиться в этом. Но не слишком ли дорогой ценой?…