Вы хотите поговорить об этом? Психотерапевт. Ее клиенты. И правда, которую мы скрываем от других и самих себя - [92]
Она ушла в спальню и закрыла дверь, а через минуту Мэтт пришел извиняться. «Я очень переживаю, – сказал он. – Все это очень тяжело для меня. Но это не то же самое, через что тебе приходится пройти, так что прости меня. Я был бесчувственным. Покажи, что ты там нашла». Но его слова потрясли ее. Она знала, что не только лишь ее жизнь изменилась. Жизнь Мэтта тоже – а она не обращала внимания.
– Я не стала ему ничего показывать, – говорит Джулия. – Я была такой эгоисткой. Он должен получать вечер без рака. Он не подписывался на такое, когда женился на мне.
Я пристально смотрю на нее.
– Ну конечно, «в болезни и здравии», «в горе и в радости» и все такое. Но это как отметить галочкой «ОК» в лицензионном соглашении, когда ты загружаешь приложение или расписываешься за кредитную карту. Ты не думаешь, что все это применимо к тебе. А даже если и думаешь, то не ожидаешь, что это случится сразу после медового месяца, до того как вы вообще поймете, что женаты.
Я рада, что Джулия думает о том, как ее рак влияет на Мэтта. Она не любила говорить об этом, меняя тему всякий раз, когда я упоминала, что и для него все это трудно. Джулия качала головой. «Да, он замечательный, – говорила она. – Он такой надежный, так поддерживает меня. В любом случае…»
Если Джулия и представляла, как больно Мэтту, она не была готова столкнуться с этим лицом к лицу. Но что-то изменилось после этого взрыва, заставив ее осознать напряжение: они вместе в этом несчастливом путешествии, но при этом и сами по себе.
Сейчас Джулия плачет.
– Он по-прежнему хочет забрать свои слова назад, но они уже сказаны, висят между нами. Я понимаю, почему он хочет вечер без рака. – Она делает паузу. – Готова поспорить, он хочет, чтобы я уже просто умерла.
Готова поспорить, иногда это правда так, думаю я на секунду. В браке и без того достаточно сложно постоянно идти на компромисс, сочетать свои потребности и желания с потребностями и желаниями другого. Но здесь весы накренились, дисбаланс наблюдается постоянно. Но я знаю и то, что в реальности все куда сложнее. Я думаю, что Мэтт чувствует себя так, словно время поймало его в ловушку. Он едва женатый, молодой, желающий жить нормальной жизнью и завести ребенка, но он знает: все, что есть у них с Джулией, лишь временно. Его будущее – быть вдовцом; отцом он станет лишь после сорока, а не в тридцать. Он наверняка надеется, что вся эта ситуация не будет тянуться еще лет пять, когда большую часть своей жизни он, будучи в расцвете сил, проведет в больнице, заботясь о своей молодой жене, чье тело постоянно режут на куски. В то же время, мне кажется, его до глубины души пронзает этот опыт, который в какой-то степени заставляет его ощущать себя «навсегда изменившимся и парадоксально живым», как назвал это один мой пациент через несколько месяцев после смерти своей тридцатилетней жены. Готова поспорить, что Мэтт – как и тот человек – не захочет вернуться в прошлое и жениться на другой женщине. Но Мэтт находится на том этапе жизни, когда все движутся вперед: тридцать лет – это тот возраст, в котором выстраивается основа будущего. Он не синхронизирован со своими сверстниками, и по-своему, в своем собственном горе, он, вероятно, чувствует себя совершенно одиноким.
Я не думаю, что Джулии стоит узнавать все эти детали, но я уверена, что их совместное времяпрепровождение будет полнее и душевнее, если Мэтт получит возможность проявлять свою человеческую сущность. И если они смогут глубже познать друг друга за то время, что у них осталось, Джулия будет всецело жить в сердце Мэтта после своей смерти.
– Как вы думаете, что Мэтт имел в виду, говоря, что хочет вечер без рака? – спрашиваю я.
Джулия вздыхает.
– Все эти визиты к врачам, выкидыши… все, без чего я бы тоже хотела провести хоть один вечер. Он хочет поговорить о своей работе, и о новом ресторанчике с тако, и… Знаете, обо всех нормальных вещах, о которых говорят люди. Все это время единственное, о чем мы думали, – это как найти для меня очередной способ выжить. Но сейчас он не может ничего планировать даже на год вперед и не может встретить кого-то еще. Для него единственный способ жить дальше – моя смерть.
Я понимаю, к чему она клонит. За их суровым испытанием кроется фундаментальная истина: как бы ни изменилась жизнь Мэтта, она в конечном итоге вернется к подобию нормальной. И это, подозреваю я, выводит Джулию из себя. Я спрашиваю, злится ли она на Мэтта, завидует ли ему.
– Да, – шепчет она, как будто делясь постыдным секретом.
Я говорю ей, что это нормально. Как можно не завидовать тому, что он будет жить?
Джулия кивает.
– Я чувствую себя виноватой за то, что заставляю его пройти через все это, и завидую тому, что у него есть будущее, – говорит она, пристраивая подушку за спиной. – А потом я чувствую себя виноватой за то, что завидую.
Я обдумываю, насколько нормально – даже в повседневных ситуациях – завидовать супругу и насколько табуированы разговоры об этом. Разве мы не должны радоваться удаче и счастью другого? Разве не это и есть любовь?
