Вверх по Неве от Санкт-Питер-Бурха до Шлюшина - [2]

И точно по мановению палочки чародея волшебника новая метаморфоза с сохраняющим старое название «Смольный» — 30 октября 1748 года ее императорское величество — уже не цесаревна, преследуемая своею двоюродною сестрою императрицею Анною Иоанновною, но сама восшедшая на всероссийский престол, свергнувшая с него и заключившая в строгое заточение императора Иоанна IV Антоновича — указала «архиепископу Псковскому Симону отслужить в состоящей лейб-гвардии конного полка церкви божественную литургию, откуда по совершении литургии, с крестным хождением всему святейшему правительствующему синоду с присутствием находящихся ныне здесь духовного числа персон и священнослужителей всех здешних церквей от каждой по единому священнику следовать на показанное к Смольному дворцу место, где надлежащее молитвословие по церковному чиноположению отправить», а затем итальянский граф, архитектор Растрелли, сумевший итальянскому архитектурному стилю «барокко» дать родные российские выражения, заложил дворец-монастырь с величественным храмом. В этом дворце-монастыре императрица мечтала окончить дни своей бурно прожитой жизни. Строится храм, строится помещение для келий, составляется проект колокольни при храме, громадной колокольни, долженствовавшей своего высотою затмить чуть ли не все существовавшие тогда на земном шаре здания и оставшейся только в проекте. Постройка затягивается, наступает семилетняя война, денег нет, и Смольный монастырь остается незаконченным, когда на российской престол вступает очередная императрица — Екатерина II, она не мечтает о тихой монастырской жизни, о раскаянии и совершенных грехах, и монастырь — 5 мая 1764 года — обращается в «Воспитательное общество благородных девиц» — сюда, в эту уединенную обитель, поступают дочери российских именитых родов, здесь они будут, отделены от своих матерей и отцов, от того старшего поколения, представители которого — «зверообразные и неистовые в словах и поступках». В этом воспитательном обществе девицы пробудут с младенчества до того времени, как надо выходить замуж, под надзором воспитательниц, учителей, здесь из них под руководством приближенного Екатерины II — Ивана Ивановича Бецкого — выработают новую породу людей, новых женщин, которые сумеют осчастливить своих избранников и по-новому воспитать своих детей… И перед глазами невольно встают замечательные портреты — картины первых воспитанниц Смольного института, картины, нарисованные большим русским художником Левицким и сохранившиеся до сих пор в Русском музее… А рядом с этим «Воспитательным Обществом» в бывшем собственном дворце Елизаветы Петровны, 6 сентября 1771 года, возникает петербургское отделение воспитательного дома для приносных младенцев, преследующее те же цели, что и воспитательное общество благородных девиц, только здесь новую породу проектируют сделать из незаконнорожденных. Мечтания о новой породе людей, о новых женщинах остаются такими же мечтаниями, как и о создании уединенного монастыря, и появляется женское учебное заведение, появляется женский институт с двумя отделениями для благородных, записанных в известную родословную книгу, и для непривилегированных — одно из самых отвратительных, уродливых заведений для обучения, искалечивших, изуродовавших не одну сотню молодых душ.

И снова взмах палочки волшебника чародея, и 23 октября 1917 года Ленин впервые появился в Смольном, и бывший Смольный двор, бывший дворец цесаревны, бывший монастырь, бывшее учебное заведение превращается в центр российской революции…

Вся эта памятка должна всплыть, пока пароход проходит под Смольным и пока можно любоваться величественным, изящнейшим зданием собора, пять куполов которого так смело рисуются в воздушном пространстве.

…«А насупротив, на Выборгской стороне, лежит Казачья слободка, за которой вплоть до самой слободы Охтенских плотников тянется Волчье поле. Волчье поле получило название Волчье потому, что с первых лет близко тут много людей погребали, а наипаче в зимнее время, для мерзлости земли, оных мертвых не глубоко в землю зарывали и те мертвые тела волками были посещаемы, и оное место прохожим людям не безопасно было».

Но опасность была не только от волков, жители Казачьей слободы, названной так потому, что сначала в ней хотели поселить казаков, а потом самовольно стал селиться всякий сброд, были иногда и опаснее, и более жестоки, чем прибегавшие на Волчье поле волки. «По справке из главной полиции показано, что по определению той главной полиции 1726 года велено из оной слободы строения, куда надлежит, счесть немедленно, понеже де, как видно, в тех местах построились и живут без отводов и построено нерегулярно и от жителей этой слободы ничто может быть доброе, но разве воровство; из которых де жителей наперед сего, некоторые были и в продерзостях, за что штрафованы».

Но, несмотря на то, что полиция хлопотала о снесении Казачьей слободки еще в 1726 году, слободка просуществовала чуть ли не весь XVIII век, хотя от казаков осталось только одно название, которое сохранилось и за казачьим огородом — несмотря на то, что этот огород поступил в ведение канцелярии от строений, учреждения, сначала ведавшего постройкою всего Петербурга, а затем специально только царских домов и садов. Эта канцелярия тяготилась огородом и в конце 60-ых годов XVIII столетия предлагала желающим купить «имеющийся на Выборгской стороне казачий огород с находящимися на нем кустами, деревьями, паровыми ящиками и на них оконничными рамами для произращения огородных овощей». Но в то доброе старое время, когда земля в Петербурге стоила так дешево, что за дом золотаря, т.е. золотых дел мастера Дублона, находившийся на Миллионной улице на углу Зимней канавки, просили всего-навсего 4 тысячи рублей, и не находилось желающих заплатить «такую неслыханную сумму», понятно, не было охотников купить какой-то казачий огород. И надо думать, долго бы мучалась с этим огородом канцелярия от строений, если бы на этот огород не обратил внимания «тайный действительный советник и кавалер» Григорий Николаевич Теплов.