Введение в славянскую филологию - [60]

Подобным образом введение верлибра оживило польскую, словацкую и чешскую рифму.

Рифма по-новому зазвучала на фоне свободного стиха других поэтов, например, у великого поляка Константы Ильдефонса Галчиньского. Его «Ballada ślubna I» («Свадебная баллада I», 1930) — весьма яркий образец рифмованного стиха.

Здесь описывается свадьба лирического героя, на которую он нанял экзотического кучера со старой каретой, по поводу чего потешалась вся улица; упряжь была украшена розами и белыми лентами… С этой картины начинается стихотворение:

Gdyby nie te guziki, byłby zwyczajny kum

rękami jak dębczaki i z nosem jak dzwonnica,

orałby czarne pole. A teraz gwar i szum: —

Stangret! Wariat w cylindrze! — piszczy, tańczy ulica.

Gdyby nie uprząż w różach i ta przez rzęsy biel,

pomyśleć teraz można, że ot, stara kareta,

szaleństwo muzealne, a w karecie poeta —

ach, gdyby nie te róże, czapraki i ta biel!

Dzwonnica — колокольня, по-русски ее иногда называют «звонницей», но в говорах. Поэт сказал, что у кучера нос, как dzwonnica, и срифмовал ее с «ulica» — ударение в этом слове по законам польского языка на предпоследнем слоге (то есть совсем не такое, как в русском «улица»). Сравнение носа с колокольней означает здесь только лишь то, что у кучера резкие выразительные черты лица, потому при переводе буквализм будет не обязателен. Улица или переулок (слово с ударением как раз на требуемом предпоследнем слоге) — тем более не принципиально. В итоге по-русски приведенные первые два двустишия могут зазвучать так:

Если б не эти пуговицы — был бы простецкий кум,

ручищи, что дубинки, и что колокольни, скулы,

пахал бы черное поле. А нынче — гомон и шум:

«Кучер! Свихнулся! В цилиндре!» — пляшет, пищит переулок.

Если б не упряжь в розах да не этот на розовом шелк,

могли бы теперь подумать при виде старой кареты,

что выкатил из музея, что, вот, шалеют поэты, —

ах, если б не эти розы и не сбруя, увитая в шелк!

Далее стихотворение Галчиньского продолжают и заканчивают еще три строфы:

О, gdyby nie ta gwiazda, która upadła w zmierzch,

powiedzieć mógłby człowiek, że się to przyśniło;

nagły zakręt w aleję złotą i pochyłą,

gdzie anioły kamienne posfruwały z wież.

A gdyby nie ten wianek i welon ten, i mirt,

i księżyc twojej twarzy mały, zawstydzony,

mygłbym przecie pomyśleć, żem jest narzeczony,

a tyś jest narzeczona i że to jeszcze flirt.

A może rzeczywiście wszystko się nam przyśniło:

stangret, kareta, wieczór, mój frak i twój tren,

i nasze życie twarde i słodkie jak sen.

Nie byłoby małżeństwa, gdyby nie nasza miłość.

С минимальными языковыми трансформациями (которые связаны с необходимостью преодолеть различия польской и русской языковой «фактуры», сохранив при этом целостность образно-художественного мира поэта) эти последующие строфы могут быть переданы в русском переводе так:

О, если б звезда не погибла, не канула в темноту

поведать могли бы люди, что все нам просто приснилось:

въезд в золотую аллею, где под уклон покатились,

и где каменные ангелы внезапно вспорхнули с тумб.

А если б не это девство и эта вуаль и мирт,

и маленький полумесяц — твой профиль робкий, стесненный, —

я мог бы все же подумать, что я еще нареченный,

а ты моя невеста, и что это еще флирт.

А может, и в самом деле все мы вообразили:

кучер, карета, вечер, мой фрак и твой трен,

и наша ночь — бессонная, как соловьиная трель.

Не было бы этой баллады, если б мы не любили[220].

Родство двух славянских языков, русского и польского, сходство самих наших поэтических традиций (на протяжении XIX в. шедших параллельно, что хорошо заметно, о чем уже упоминалось, по Пушкину и Мицкевичу) позволяют при художественном переводе польской поэзии сохранять весьма тесную близость в речевых оборотах и даже словах, хотя буквализм, в художественном переводе часто нежелателен. Как точно и выразительно написал когда-то в XVIII в. А. П. Сумароков, «Что очень хорошо на языке французском, То может в точности быть скаредно на русском» (эпистола «О русском языке»).

Что до рифмы, нет необходимости доказывать то, как мастерски она применена здесь поэтом и как уместно ее присутствие в этом лирическом стихотворении. Со времен К. И. Галчиньского и до наших дней рифма снова полноправно живет в поэзии западных славян.

Крупнейшие филологи-слависты

В славянских странах на протяжении веков многократно появлялись филологи-слависты, научная значимость деятельности которых делает само их наследие выдающимися фактами истории славянской культуры. Среди этих ученых были и научные гении (например, М. В. Ломоносов, А. А. Потебня и др.).

Выше упоминалось о таком талантливом человеке, как хорватский филолог с энциклопедическими познаниями Юрий Крижанич (Krizanic) (ок. 1618–1683), работавший в разных странах, в том числе с 1659 г. и на Руси (в 1661 г. по неустановленной причине был сослан в Тобольск, где, впрочем, получал от правительства удивительно высокое для ссыльного содержание). В 1676 г. Крижанич был возвращен из Тобольска и затем покинул Россию. Горячий и эмоциональный борец за общеславянское единство, упорный разработчик общего для славян языка (на котором он сам писал свои сочинения), Ю. Крижанич был одним из самых интересных и человечески симпатичных деятелей славянского мира.