Введение в Новый Завет. Том 1 - [99]

(6) Как указано в Приложении II, параллели к некоторым речениям Иисуса из канонических Евангелий есть в Евангелии от Фомы. Ученые спорят, взяты ли последние из канонических текстов или независимы от них (или в разных случаях по–разному). Удобно рассмотреть проблему на примере Мф 13, где соединены притчи, взятые из Мк, Q и из М. Стих 9 Евангелия от Фомы сопоставим с Мф 13:3–8, 18–23 (сеятель и семя, с толкованием; из Мк), а стих 57 Евангелие от Фомы — с Мф 13:24–30, 36–43 (плевелы среди пшеницы, с толкованием; из Q). В обоих случаях притчи у Фомы короче и не снабжены интерпретацией. Произошло ли это оттого, что версии Фомы ближе к оригиналу, или автор попросту отвергал каноническое толкование и хотел сделать притчи открытыми для использования в гностицизме? Соединенные в пару притчи о горчичном зерне и закваске (Мф 13:31–33; из Q) идут по отдельности в Евангелии от Фомы 20 и 96, где они короче и иначе выглядят: горчичное зерно дает большую ветвь, ибо падает на возделанную землю, а закваска дает огромные хлеба. Гностические ли это элементы (ср. в Евангелии от Фомы 107, заблудшая овца — самая большая из отары)? Соединенные в пару притчи о сокровище в поле и драгоценной жемчужине (Мф 13:44–46; из М) тоже идут по отдельности в Евангелии от Фомы 109 и 76, но там они уже длиннее и подчеркивают сокрытость сокровища и жемчужины. Отражает ли это гностическое представление о божественном, скрытом в материальном мире? Каноническая парность, возможно, вторична (первоначально притчи были независимы), но откуда уверенность, что Евангелие от Фомы не отражает дальнейшую перекомпоновку материалов, на сей раз в гностическом русле?

(7) Мф 16:16в-19 («ты — Петр…») — один из самых обсуждаемых новозаветных отрывков[370], большей частью из‑за того, что католики обосновывают с его помощью роль папы. Судя по типично семитскому характеру фразеологии, данное высказывание не придумано евангелистом, но взято из более раннего источника. Многие ученые отрицают его принадлежность Иисусу, в частности, на том основании, что оно отсутствует в предположительно более раннем описании этой сцены в Мк, а также содержит упоминание о «церкви» (означая церковь в целом), что не свойственно традиции Иисусовых речений. Однако Бультман, BHST 258, считает, что Мф сохранило более раннюю, чем у Мк, форму исповедания в Кесарии Филипповой. Более распространена другая точка зрения: Матфей добавил к Маркову рассказу об исповедании Петром мессианства Иисуса в Кесарии материал об исповедании, изначально имевший иной контекст. Логично предположить послепасхальный контекст: (1) именно тогда, согласно НЗ, Иисус оставил распоряжения о церкви; (2) именно тогда Павел получил божественное откровение об Иисусе как «Божьем Сыне», не зависящее от плоти и крови (Гал 1:16); (3) именно тогда, согласно Ин 20:23, была дана власть прощать и оставлять грехи. В любом случае этот посвященный Петру отрывок можно считать наряду с Лк 22:31–32 [Иисус обещает, что Симон (Петр) не лишится веры, несмотря на все старания сатаны, но обратится и утвердит своих братьев] и Ин 21:15–17 (Иисус трижды поручает Симону Петру пасти Его ягнят/овец) свидетельством того, что в Евангелиях, написанных в последней трети I века (то есть после смерти Петра), он остался в памяти как человек, на которого Иисус возложил особую роль в попечении о других христианах. Эти новозаветные свидетельства — одно из проявлений того, что многие богословы называют Петровой функцией в церкви (см. PNT 157–168). Конечно, от этой новозаветной картины было еще далеко до последующей концепции, согласно которой римские епископы — преемники Петра. Такое развитие облегчали различные факторы: Рим был столицей Римской империи и, следовательно, всего языческого мира, на который все больше была нацелена христианская миссия (Деян 28:25–28); Петр (как и Павел) принял мученическую смерть в Риме; Римская церковь, считавшая Петра и Павла столпами (1 Клим 5), начала в своих посланиях проявлять заботу о других церквах империи (BMAR 164–166). Современные христиане разделены (главным образом, по линии конфессий) по вопросу о том, считать ли папство божественным замыслом о церкви, однако, с учетом новозаветных текстов, отражающих возвышение образа Петра, противникам папства нелегко видеть в идее преемника Петра противоречие с НЗ.

(8) Крайне резкие обвинения евангелистом книжников и фарисеев в казуистике (особенно в Мф 23)[371] — вполне типичный образец полемики между разными иудейскими течениями I века до н. э. — I века н. э.[372]; временами эта критика переходила в клевету. Трагическим образом, когда христианство обособилось от иудаизма, Матфеевы обличения стали использоваться для доказательства: христианство — честное и трезвое, а иудаизм — поверхностный и законнический. «Фарисейство» стало синонимом лицемерного самодовольства. Отрывки из Мф все еще остаются щепетильным вопросом в иудео–христианских отношениях, ибо многие из известных нам учений раввинов II века (в которых часто видят наследников фарисеев) — не казуистические, а чуткие и нравственные. Книга R. T. Herford,