Введение в мифологию - [8]

Эволюция мифологического мышления

Следующая большая тема называется достаточно традиционно – «эволюция мифологического мышления».

Как я уже говорила, сам по себе термин «мифологическое мышление», устоявшийся в науке, в принципе неверный, поскольку это все-таки не мышление, а мировосприятие. И этим обусловлены некоторые сложности с описанием. Сейчас я объясню, в чем дело. Собственно говоря, описание мифологии у нас зарождалось в начале XX века, я имею в виду мощное научное описание, связанное с именем Александра Николаевича Веселовского, крупнейшего филолога конца XIX – начала XX века. Позже это были работы нашего выдающегося философа Алексея Федоровича Лосева. Но для них, скажем так, мифологическое мышление было не более чем объектом, изучение которого велось с позиций, мягко говоря, снисходительных. Некоторые важные моменты они упускали.

По Веселовскому, архаичный тип мышления (самый ранний) – это мышление синкретическое, то есть целостное. Лосев называет этот тип мышления инкорпорированным, то есть тоже целостным (просто разные иностранные корни). В своей книге «Знак. Символ. Миф» он пишет, что для носителя инкорпорированного мышления мир – это какое-то немыслимое, бушующее море чудес, где все построено на неизвестно каком превращении неизвестно каких вещей, где нет твердых ориентиров или хотя бы четких контуров. Я уже приводила примеры из советской мифологии, когда мальчик не отличается от девочки и они оба – от кусочка красного шелка или костра. Но Лосев, разумеется, в силу того, что в советское время этого нельзя было делать (за это можно было поплатиться жизнью), не рассматривал советскую мифологию как основанную на инкорпорированном мышлении. Но между тем это ровно то же самое. И ориентиры, и четкие контуры здесь вполне есть. Просто они не понятны тому, кто находится вне этой культуры. И поэтому мне представляется гораздо более продуктивным исследование этого типа мышления, которое сделал выдающийся французский ученый Люсьен Леви-Брюль в своей книге «Первобытное мышление». Он называет этот тип мышления пралогическим. Заметьте, уже ни о какой логичности речи не идет. И он очень подробно его рассматривает на примере традиционных племен и выводит основной закон этого мышления – закон эмоционального сопричастия. То есть если какие-то два явления, объекта, предмета или две личности вызывают одинаковые эмоции, то они вот в этих рамках оказываются друг другу тождественны. Заметьте, что так может отождествляться что угодно в рамках вот этого самого круга эмоций.

Не могу не привести пример, связанный с толкинистской культурой, когда толкинисты говорят тебе, что они эльфы. Причем если раньше они об этом говорили, то после переписи населения, согласно вполне официальным документам, появилось энное количество тысяч эльфов, а также некоторое количество тысяч хоббитов. И теперь уже ученые-этнографы имеют полное право на конференциях, посвященных национальностям, рассматривать эльфов и хоббитов как национальность, потому что официально у нас в стране они есть. И я замечу, что это особый тип людей вполне нормальных психически, потому что речь идет исключительно об эмоциональных сопричастиях, а не о нарушениях логики. Это особый тип людей с гораздо более выраженным артистизмом, с особым костюмом, скажем так, в котором всегда найдется какая-то выразительная, художественно значимая деталь. Их костюмы – это не какие-нибудь плащи из занавески, а это обычные платья, пиджаки и т. д. Но в них есть значимая деталь, которая позволяет человеку очень легко обнаружить собрата, сородича, который, казалось бы, одет очень просто и изящно. Это потрясающая отдельная тема. Это особенность современной культуры, когда на смену традиционной национальности приходит принципиально новая система. Так, в частности, национальность оказывается избираемой.

Возвращаемся к Леви-Брюлю. Он описывал одно из племен Южной Америки, которое считало себя красными попугаями. Естественно, что, будучи людьми психически здоровыми, они так же хорошо умели отличать человека от попугая, как мы умеем отличать мальчика и девочку от пионерского галстука. Речь конечно же шла о том, что они себя с этим племенем отождествляли эмоционально. И кстати, очень странно, что пример Леви-Брюля в свое время вызвал резкую критику, потому что представление о родстве человека и какого-то вида животных очень хорошо известно в науке, это называется тотемизмом, который основывается на представлении о том, что некий конкретный вид животных является нашими братьями, причем, как правило, двоюродными. То есть был некий предок данного вида животного и данного племени людей.

Итак, инкорпорированное мышление – я просто привыкла к лосевскому термину – или пралогическое, если мы берем термин Леви-Брюля, – это мышление, основанное на эмоциональном сопричастии. У архаических племен оно будет доминировать, оно будет, естественно, основным. Понятно, что в условиях современного города, в условиях современного общества оно никак не может быть доминирующим. И даже упомянутые выше толкинисты вызывают некоторое эмоциональное отторжение именно потому, что сейчас это смотрится как некий анахронизм или нонсенс. Во всяком случае, сейчас это для нас нехарактерно. С другой стороны, на этом типе мышления строятся практически все наши приметы. Причем это касается и примет индивидуальных. Студент шел на экзамен, ничего не знал, на нервах, зашел в «Макдоналдс», взял бигмак, пришел на экзамен, вытянул единственный билет, который он знал. Соответственно, что он сделает перед следующим экзаменом? Понятно – пойдет в «Макдоналдс», возьмет бигмак, надеясь, что это принесет ему удачу. Я, безусловно, огрубляю, безусловно, это пример достаточно примитивный, но логический ход понятен. Заметьте, как только человек попадает в зону риска, если мы возьмем студента в качестве примера достаточно близкого, все, он может быть десять раз атеистом, православным, мусульманином, кем угодно, но у него сразу начинают включаться все возможные приметы, в которые он сам демонстративно не верит. В любой рисковой ситуации, понятно, возникает эмоциональное возбуждение, все сразу начинает работать ничуть не хуже, чем у любого папуаса. И честно говоря, я в эти слова никакой иронии не вкладываю. Папуасы – вполне достойные ребята.