Введение в литературную герменевтику. Теория и практика - [4]
При всей своей ориентированности на литературный материал, заинтересованности в нем, герменевтическая система Дильтея тем не менее всецело разворачивается в плоскости философии. Это именно философское построение, в котором обращение к литературному творчеству, преимущественно к произведениям поэтов («органов понимания жизни», как называл их Дильтей) выполняет прежде всего иллюстративную функцию. В плоскость же собственно филологии общефилософские идеи Дильтея переводят его последователи и ученики.
Лекция 2. Литературоведческие рецепции философской системы Дильтея
Дильтей стал основоположником духовно-исторического, или культурно-философского, направления в немецком литературоведении; виднейшими учениками Дильтея являются Р. Унгер, Ф. Гундольф, Э. Эрматтингер. Русский вариант этого направления представлен в работах так называемых интуитивистов – Ю. И. Айхенвальда, М. О. Гершензона, А. М. Евлахова.
Строго говоря, ни одна из предпринимавшихся попыток развернуть дильтеевские герменевтические принципы в области науки о литературе не может считаться безоговорочно успешной, потому что ни одна из них не сумела сохранить систему Дильтея во всей ее полноте и оригинальности. Анализ существующих рецепций этой системы в литературоведении отчетливо выявляет две основные тенденции. С одной стороны, обнаруживается явное стремление дополнить идеи Дильтея, и на этом пути дильтеевский метод «обогащается» несвойственными ему элементами, превращаясь в результате в некое эклектическое образование. С другой стороны, совершенно очевидно проявляет себя потребность редуцировать систему Дильтея, свести сложнейшие моменты его философии к лозунговой простоте.
1. Духовно-историческая школа. Р. Унгер
Первый вариант (вариант дополнения) наиболее наглядно предстает в научном творчестве ученика и популяризатора Дильтея, видного представителя духовно-исторической школы в Германии Рудольфа Унгера (1876–1942), в частности в его работе «Философские проблемы новейшего литературоведения» (1908). Декларируя основополагающий тезис Дильтея о том, что главной проблемой понимания является проблема внутренней жизни автора как творческой личности, Унгер очень скоро сталкивается с невозможностью оставаться на позициях исключительно интуитивного познания, на позициях дивинации, поскольку эти позиции таят в себе очень существенную и вполне реальную опасность субъективизма и, следовательно, превращения науки в произвол. Для Унгера становится очевидной необходимость преобразования научного метода таким образом, чтобы он позволил литературоведению гарантированно сохранить статус нормативной науки. Кроме того, научное сознание Унгера явно не справляется с герменевтическим кругом, по которому двигался Дильтей, толкуя духовное творчество личности как продукт истории, а историю – только через проявление отдельных творческих актов. В эту область дильтеевского учения Унгер вносит определенную поправку, в результате чего, строго говоря, герменевтический круг как таковой упраздняется: Унгер подменяет историю в дильтеевском понимании историческим развитием эстетической теории, в соотношении с которой, на фоне которой необходимо, с его точки зрения, рассматривать конкретные художественные творения – как ее производные. Для Унгера, таким образом, проблема герменевтического круга утрачивает свою актуальность, потому что, в сущности, он (Унгер) придает процессу познания необратимую последовательность – от общего к частному, от эстетической теории к ее конкретным художественным проявлениям, к текстам.
Понятно, что в этой ситуации примат личности в историческом процессе и примат проблемы личности во всем спектре герменевтических проблем, провозглашенный Дильтеем и повторенный самим Унгером, оказывается для последнего не более чем декларацией. На деле Унгер постоянно переориентирует собственное внимание с индивидуальной фактичности исторической жизни (как понимал ее Дильтей) на абстрактные категории. Литература начинает трактоваться как «отражение развития определенных духовных предметов», а ее история – «как история проблем» (а не проявление творящего человеческого духа). При таком подходе обращение к сравнительно-аналитическому методу оказывается неизбежным уже потому, что соотнесение конкретно-исторических фактов (то есть в данном случае отдельных литературных произведений) с абстрактной системой подразумевает действие классификационного принципа, который, в свою очередь, осуществляется в рамках именно сравнительно-аналитического метода. И Унгер, естественно, отдает дань этому методу, присоединяя таким образом к системе Дильтея то, что не просто не было учтено последним, но от чего он сознательно и принципиально отказался.
2. Интуитивизм. Ю. Айхенвальд
Ярким и чрезвычайно показательным примером другого, казалось бы, противоположного унгеровскому, варианта переосмысления, трансформации герменевтической системы Дильтея в филологической области стали работы русского литературного критика, представителя так называемого интуитивизма (или импрессионизма, или имманентной критики – терминологически это направление обозначается по-разному)
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».
Давайте посмотрим правде в глаза: мы тихо ненавидим русскую литературу. «Мы», возможно, и не относится к тому, кто читает этот текст сейчас, но в большинстве своем и нынешние сорокалетние, и более молодые предпочтут читать что угодно, лишь бы не русскую классику. Какова причина этого? Отчасти, увы, школа, сделавшая всё необходимое, чтобы воспитать самое лютое отторжение. Отчасти – семья: сколько родителей требовали от ребенка читать серьезную литературу, чем воспитали даже у начитанных стойкое желание никогда не открывать ни Толстого, ни, тем более, Пушкина.
Революция 1917 года – поворотный момент в истории России и всего мира, событие, к которому нельзя оставаться равнодушным. Любая позиция относительно 1917 года неизбежно будет одновременно гражданским и политическим высказыванием, в котором наибольший вес имеет не столько беспристрастность и «объективность», сколько сила аргументации и знание исторического материала.В настоящей книге представлены лекции выдающегося историка и общественного деятеля Андрея Борисовича Зубова, впервые прочитанные в лектории «Новой газеты» в канун столетия Русской революции.
«Изучая мифологию, мы занимаемся не седой древностью и не экзотическими культурами. Мы изучаем наше собственное мировосприятие» – этот тезис сделал курс Александры Леонидовны Барковой навсегда памятным ее студентам. Древние сказания о богах и героях предстают в ее лекциях как части единого комплекса представлений, пронизывающего века и народы. Мифологические системы Древнего Египта, Греции, Рима, Скандинавии и Индии раскрываются во взаимосвязи, благодаря которой ярче видны индивидуальные черты каждой культуры.
Каково это – быть Шекспиром? Жить в елизаветинской Англии на закате эпохи; сочинять «по наитию», не заботясь о славе; играючи заводить друзей, соперников, покровителей, поклонников, а между делом создавать величайшие тексты в мировой литературе. Об этом и других аспектах жизни и творчества самого известного – и самого загадочного драматурга пишет в своей книге О. В. Разумовская, специалист по английской литературе, автор многочисленных исследований, посвященных Шекспиру. Не вгоняя своих читателей в тоску излишне академическими изысканиями, она предлагает свежий и полный любопытных деталей обзор эпохи, породившей величайшего гения. Последовательно воссоздавая детали творческого и жизненного пути Шекспира в культуре и литературе, этот курс лекций позволяет даже неподготовленному читателю составить о Шекспире представление не только как о сочинителе, но и как о личности, сформировавшейся под воздействием уникальной эпохи – английского Ренессанса.