Введение в литературную герменевтику. Теория и практика - [21]

Герменевтический процесс, таким образом, предстает как непрерывно движущаяся, корректирующая самое себя система, постоянно меняющаяся в своем стремлении максимально приблизиться к сути дела, то есть к тому смыслу, по поводу которого осуществляется диалог между интерпретатором и текстом, между предмнением первого и мнением второго. Согласно мысли Гадамера, понимание не может быть остановлено именно в силу своей историчности – ведь невозможно остановить историю. Причем усилия Гадамера направлены не столько на доказательство наличия круговой траектории понимания, сколько на выявление того механизма, который обеспечивает смысловую продуктивность герменевтического круга.

Хайдеггеровскую трактовку герменевтического круга Гадамер дополняет еще одной чрезвычайно существенной характеристикой. Он вводит представление о так называемой презумпции совершенства произведения, под которой подразумевает необходимую для «запуска» любого герменевтического процесса предпосылку. Понимание, считает Гадамер, может осуществляться лишь тогда, когда мы априори, еще до постижения смысла, исходим из того, что данное произведение обладает совершенным единством смысла. Мы заранее признаем за произведением истину, то есть признаем, что произведение знает о сути дела больше, нежели наше предмнение. Только при таком подходе возможно сохранить необходимую строгую направленность понимания на некий общий нашим интересам (то есть интересам интерпретатора и текста) предмет – предмет, по поводу которого мы вступаем в диалогические отношения. В противном случае, если текст вызывает в интерпретаторе сомнение и его истинность не подтверждается в процессе понимания (то есть он не становится действительно понятным), интерпретатор вынужден переориентироваться в своем отношении к тексту и занять принципиально иную, не герменевтическую, в строгом смысле этого слова, позицию. В этом случае он подходит к тексту как к «мнению другого», и в связи с этим, по мысли Гадамера, понимание приобретает психологический или исторический (в противоположность герменевтическому) характер. Герменевтическое понимание – это всегда предметное понимание, оно направлено не на «другого» участника диалога, а на общий интересам обоих участников предмет, на тот «третий элемент» диалогической системы, о котором выше шла речь, и такое понимание осуществимо лишь при условии признания презумпции совершенства произведения.

Презумпция совершенства, то есть признание за произведением истины, однако, отнюдь не отменяет исторического статуса произведения, то есть не выводит его из лона истории в некую вневременную, абсолютную, надисторическую область. Сама истина, которую предвосхищает познающее сознание, глубоко исторична и обладает всеми характеристиками исторического феномена. Поэтому-то и возможны подлинно диалогические отношения между интерпретатором и произведением по поводу истины.

Интерпретатор и произведение – оба – находятся в определенном историческом отношении друг к другу. Это отношение характеризуется единством, одновременностью взаимной близости и чуждости интерпретатора и текста, близости и чуждости, которые определяются двумя основными свойствами традиции – разделять и соединять принадлежащие ей позиции. Произведение и интерпретатор близки и чужды друг другу одновременно. Близки – в силу со-бытийности в истории, в силу наличия общего языка; чужды – в силу исторической же разведенности, разделенности во времени (или временем) и, соответственно, нахождения в различных историко-культурных моментах традиции. По мысли Гадамера, герменевтические отношения разворачиваются как раз в промежутке между исторической разделенностью участников этих отношений, с одной стороны, и их сопричастностью единой традиции – с другой.

В завершение разговора о герменевтической проблематике Гадамера необходимо отметить одну немаловажную особенность его позиции – его отношение к вопросу о статусе философской герменевтики среди других научных дисциплин.

В предисловии к сборнику своих статей «Актуальность прекрасного», написанном специально для издания русского перевода, Гадамер, в частности, отметил, что существенное отличие современной (то есть берущей свое начало в феноменологии Гуссерля) философии от науки заключается в том, что к ней принципиально неприменимо понятие метода. Методом, сводом правил собственной деятельности может обладать только наука; философия же с этой точки зрения, строго говоря, наукой не является. Истинная цель философии – прояснение, обогащение жизненного опыта, а не оправдание научного факта. Не случайно Гадамер говорит о том, что Гуссерль осуществил переход от мира науки к миру жизни. По мысли Гадамера, глубоко различные по самой своей направленности и цели, наука и философия приходят, соответственно, к принципиально различным результатам: наука кладет предел, поставляет границу знанию, философия выясняет меру владения истиной.

Ограниченность науки Гадамер видит в ее методологической обусловленности: наука действует в пределах, поставленных ей возможностями того или иного избранного метода, она имеет дело с результатами, достигнутыми благодаря применению этого метода, контролирует полученные результаты посредством все того же метода. Но при этом сам метод ничем не контролируется – ему нечем быть контролируемым. Метод принят заранее как некая безусловная данность, исходя из которой двигается наука, достигая определенных знаний. А между тем, по мысли Гадамера, никакой метод не может быть признан безусловным (то есть без-условным), потому что он как раз задает некоторое условие, в строгом соответствии с которым только и возможно познавательное движение. Метод, таким образом, есть то допущение, в границах которого развивается наука.