Введение в литературную герменевтику. Теория и практика - [16]

Человек полностью детерминирован временем. Основным свойством его бытия, по мысли Хайдеггера, является именно временность – ею определяется трагический смысл человеческой жизни как однократной, неповторимой и конечной. Как бы ни стремился человек поставить себя вне времени, даже если он сумеет отрефлексировать, чтó же именно в него привнесло время, и, осознав это, попытается хотя бы чисто интеллектуально освободиться от этого опыта, он обречен на неудачу: с самого начала такого пути его освобождение оказывается фиктивным уже потому, что любая форма рефлексии, любой интеллектуальный акт, как и вообще любое проявление человека, отмечены временем, сами способы, формы этих проявлений всегда глубоко историчны. То есть само освобождение от истории исторично и в этом смысле мнимо, неосуществимо. Отказаться от истории для человека значило бы отказаться от самого себя, от собственного бытия, поскольку, как показал Хайдеггер, бытие – это и есть время. Вот почему никакая попытка «перенестись в эпоху» интерпретируемого произведения не может осуществиться.

Отказ Хайдеггера от установки XIX века на «вживание» в личность автора имеет и еще одну причину: с точки зрения философа, обращаясь к произведению искусства, необходимо сосредоточить внимание не на его авторе, а исключительно на самом произведении, потому что истина свершается именно в произведении. Бытие дает возможность запечатлеть себя в произведении, автор же – только исполнитель, посредством которого это запечатление осуществляется. Естественно, что в свете такой постановки проблемы Хайдеггера абсолютно не интересует ни психология творчества, ни вопрос о том, «что хотел сказать автор», то есть об авторской интенции. Его интересует совершенно другое, а именно: чтó сказало о себе бытие в произведении искусства.

При этом важно помнить, что произведение, так же, как и воспринимающий его, исторично – не только в том смысле, что оно создано в определенный исторический момент и, соответственно, этим моментом отмечено, но еще и потому, что оно открывает собственный смысл в истории, разворачивает его во времени. Поэтому смысл произведения есть всегда движущийся смысл: со сменой эпох появляются новые вопросы к произведению и, соответственно, ответы на них – ответы, которых прежде произведение не открывало, поскольку прежде о них не вопрошали, но которые оно несло в себе в качестве собственных нетематизированных смыслов. Именно так, в движении, осуществляется реализация смыслового потенциала произведения, развертывание его горизонта. Вот почему свершение истины бытия через произведение искусства не может привести к какому бы то ни было конечному результату, окончательному знанию. «Свершение», по Хайдеггеру, это процесс, а не итог (субстантивация das Geschehen – от глагола geschehen=случаться, происходить, совершаться – обозначает именно процесс, а не результат действия; применительно к русскому переводу можно сказать, что существительное свершение мотивировано не глаголом совершенного вида свершиться, а глаголом несовершенного вида свершаться.)

Постулированный XIX веком принцип конгениальности интерпретатора интерпретируемому произведению (точнее, его автору) как необходимая предпосылка подлинного понимания, согласно логике Хайдеггера, неприменим к решению герменевтических задач потому, что следование этому принципу (даже если бы оно было возможно) должно было бы привести к отказу интерпретатора от собственного бытия, от самого себя, и, следовательно, диалог между интерпретатором и произведением состояться уже не мог бы – в силу отсутствия одной из сторон диалога. А между тем истина по самой своей природе глубоко диалогична: она всегда свершается в том диалогическом пространстве, которое образуется в результате слияния горизонтов и формирования общего для участников диалога горизонта. Общий горизонт – это и есть диалогическое пространство истины. По мысли Хайдеггера, которая (в данном случае это проявляется особенно наглядно) была в значительной мере сформирована феноменологией и, в частности, концепцией интенциональности, истина всегда открывает себя как «ответ на…», она всегда есть следствие вопрошания – вопрошания, обращенного к сущему о бытии, к выраженному о невыразимом, к явленному о сокрытом и т. д.

Переворот, совершенный Хайдеггером в области герменевтики, не мог не сказаться и на решении проблемы герменевтического круга. Совершенно закономерно, что, рассматривая герменевтику как «истолкование» в качестве явления вторичного по отношению к герменевтике как «несению вести о бытии», то есть, по сути дела, выстраивая иерархию «онтологическая герменевтика – методологическая герменевтика» («первичное понимание, предпонимание – вторичное понимание, интерпретация»), Хайдеггер переводит и проблему герменевтического круга на принципиально иной фундамент – иной по сравнению с тем, каким он представлялся XIX веку.

Хайдеггер считает, что проблема герменевтического круга не может рассматриваться как логическая проблема, как некий логический парадокс. В соответствии с онтологизацией герменевтики в целом Хайдеггер рассматривает и проблему герменевтического круга в плоскости онтологии, показывая при этом, что установка XIX века на преодоление круга понимания как на успешный конечный результат герменевтического процесса изначально неверна.