Введение в литературную герменевтику. Теория и практика - [11]

По мысли Хайдеггера, есть только одна область, в которой открытость (или бытие, или истина бытия) обнаруживает себя. Эта область – язык. Именно в языке «находится» бытие, и именно язык дает возможность бытию явить сущее, потому что, называя что бы то ни было, язык (слово языка) тем самым, в акте называния, и делает это «что бы то ни было» явным, открытым, вводит его в область несокрытого, непотаенного. Язык осуществляет «с-каз» (=«по-каз») или, что, по Хайдеггеру, то же самое, свершает истину бытия.

Язык ни в коем случае не может трактоваться как явление, порожденное человеком, человеческим сознанием, явление, производное от какого бы то ни было субъективного фактора. Напротив, язык – это сама объективность, в той же мере (точнее, в той же полноте), в какой объективно бытие. Провозглашенная в «Письме о гуманизме» (1946) и повторенная в работе «Путь к языку» (1959) знаменитая формула Хайдеггера «язык есть дом бытия» как раз и утверждает такую объективность: язык первоначален, как первоначально бытие. Человек же оказывается только посредником, через которого, в речи которого «сказывается» язык. Язык осуществляет открывание всего сущего, то есть понимание, то есть, по Хайдеггеру, бытие. И сам человек может состояться как понимающее свое бытие сущее только потому, что им (человеком) говорит язык (именно так: не человек говорит языком, а язык человеком – такова логика Хайдеггера).

При этом важно учитывать, что язык не просто открывает, не просто делает явным потаенное – если бы этим функция языка ограничивалась, то само бытие, открытое словом и ставшее сущим, переставало бы быть «бытием», оно бы исчерпывалось словом, то есть в процессе перевода посредством языка из области скрытого в область явного бытие должно было бы убывать. Однако, по мысли Хайдеггера, этого не происходит и не может произойти, потому что язык, будучи «домом» бытия, выполняет обе функции «дома»: свое содержимое он и являет, и закрывает (укрывает) одновременно. Эти две функции можно представить также в одной – синкретической: язык хранит бытие.

Суть такого «хранения» (=«открывания-закрывания») Хайдеггер объясняет следующим образом. Функцию слова можно описать двояко – через «сущее» (слово языка предъявляет сущее) и через «бытие» (слово языка осуществляет собою открытость бытия). Но оба эти описания характеризуют единый процесс, потому что «явить сущее» и «осуществить открытость бытия» – это одно и то же. Сама возможность определить слово через сущее и через бытие свидетельствует о том, что в слове бытие и сущее предстают в нерасторжимом единстве, которое, впрочем, отнюдь не означает их слияния или же превращения одного в другое, – это именно единство, но не смешение. В работе «Из диалога о языке» (1954) Хайдеггер называет это единство «двусложностью» бытия и сущего. Слово сосредоточивает в себе эту двусложность. Оно не есть некий вектор от бытия к сущему, не есть однонаправленное движение от первого ко второму. Но оно есть напряжение встречи, взаимной принадлежности друг другу бытия и сущего.

Сказать (по Хайдеггеру, «с-казать») значит сделать сказанное присутствующим. Но присутствующее может стать таковым только благодаря присутствию, которое заранее, то есть еще до всякого присутствующего, уже есть, но может обнаружить себя только в присутствующем, то есть присутствие – это сама возможность стать присутствующим. В этом сопряжении присутствия и присутствующего и обнаруживает себя та двусложность, которую несет в себе слово.

Являя сущее, слово не упраздняет бытие, но оставляет его в тени, позволяющей различить свет, в котором явствует сущее. Таким образом, слово, осуществляя открытость бытия, тем самым и укрывает бытие, – одновременно. Вот почему бытие, то есть открытость, присутствие, не может быть исчерпано языком – оно всегда есть в языке и каждый раз вновь дает о себе знать путем явления сущего (как тайное дает о себе знать через явное – принцип, на котором основана всякая структура многосмысленности, когда за очевидным кроется нечто большее, чем очевидность; это принцип, который, собственно, и определяет потребность в герменевтической дисциплине – в данном случае неважно, носит ли она методологический или онтологический характер; это потребность проникнуть в скрытые смыслы через явные). Неисчерпаемостью бытия объясняет Хайдеггер и невозможность свести смысл мира к некой конечной формуле, конечному знанию (вариант научной истины). Смысл мира есть всегда становящийся смысл: он свершается всякий раз, когда бытие сказывается через язык и являет свою открытость в сущем. Бытие, таким образом, не может «кончиться», как не может «кончиться» язык. Строго говоря, через рассмотрение сущности языка Хайдеггер приходит к мысли, чрезвычайно близкой тому выводу, к которому в свое время через теорию интенциональности пришел и Гуссерль, – выводу о невозможности до конца тематизировать весь смысловой горизонт предмета.

Очевидно, что рассмотренный в свете концепции «открывания-сокрывания» язык не мог трактоваться Хайдеггером как знаковая система; теория знака для Хайдеггера абсолютно неприемлема: с точки зрения философа, она есть плод метафизического взгляда на язык. Слово языка, говорит Хайдеггер, это ни в коем случае не знак; слово языка – это