Введение в когитологию - [6]
А—стол = «столешница и другие ножки – то, что осталось не сломанным» (семантические признаки, не являющиеся приоритетными для понимания и отодвинутые на второй план).
Итак, когда мы имеем дело с более или менее живым языком – слышимой устной речью или с ее аудиозаписью; текстом, производимым письменно или читаемым (воспроизводимым вслух), то следует констатировать, что перед нами уже не лингвистический объект в чистом виде. Перед нами триада: ЯЗЫК (ЯЗЫКОСОЗНАНИЕ) – КОНЦЕПТУАЛЬНОЕ СОЗНАНИЕ – ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ. На какой из компонентов этой триады должно быть нацелено внимание исследователя? И какого исследователя – лингвиста, философа или онтолога?
Мы привыкли рассматривать язык как некое «техническое средство», используемое для обозначения и выражения мысли в акте общения. Однако положение об инструментальной функции языка является весьма сомнительным. Предварительные рассуждения показали: если исходить из того, что язык есть интрамысль (объективированная ретроспективная мысль), накладывающаяся в акте мышления и общения на экстрамысль, и что осознанию/пониманию подлежит не чистая актуальная мысль, а интегрированный речемыслительный комплекс, то об инструментальной функции языка в традиционном толковании говорить не приходится. Познанию в таком случае подлежат все названные компоненты и их отношения, ср.:
– интрамысль (объективированная ретромысль; поверхностная формально-классификационная и реликтно-семантическая организация языка плюс глубинная логико-семантическая и логико-понятийная организация);
– языкосознание (потенциальная интегратема, формирующаяся на стыке ЯЗЫКА как интрамысли и КОНЦЕПТУАЛЬНОГО СОЗНАНИЯ как начальной стадии речевого мышления);
– речемысль (актуальная интегратема, формирующаяся при взаимодействии языкосознания и коммуникативных признаков; это продукт, который создается в ходе деятельности координативного сознания из языка /= языкосознания/ как материала, а также из социально и коммуникативно регламентируемой мысли);
– экстрамысль (актуальная мысль, подлежащая оречевлению, но, как правило, оречевляемая лишь частично).
Инструментальную, посредническую функцию выполняет не язык, а координативное сознание, которое соотносит язык и концептуальное сознание, переводит их в статус речи и мысли и, таким образом, в целом осуществляет интегративные процессы.
Лингвистический анализ предполагает свой метаязык, или исследовательский инструментарий. Представим себе типичную ситуацию, когда какое-то явление естественного языка рассматривается сквозь призму инструментальной сетки, выстроенной исследователем определенным образом, например, в виде какой-то модели языка, ср.:
При таком подходе мы часто наблюдаем подмену языкового объекта, подлежащего анализу, самой инструментальной моделью, поскольку языковой объект подгоняется под инструмент анализа в результате процедуры уподобления (А = А). Уравнивание инструмента анализа и языкового объекта осуществляется легко и незаметно, потому что метод анализа «сконструирован» также из естественного языка. Трудно не угодить в порочный круг, когда язык анализируется с помощью языка. Непосредственным объектом псевдолингвистического анализа становится сам инструмент.
При логически усовершенствованной модели анализа естественный язык используется в качестве материала, на котором апробируется соответствующая рассудочная, рациональная модель языка. Цель такого анализа – установление соответствия между моделью и языковым объектом. Это анализ научных рациональных понятий о языке, но не анализ природы языкового объекта.
Например, исходя из парадигмы понимания языка как структуры, мы начинаем моделировать структуру на языковом материале. Поиск системности в языке породил представления о «системных языковых отношениях». К таковым были причислены парадигматические отношения – синонимические, антонимические. По сути дела это отношения, выражаемые с помощью языка, что не дает нам полного права объявлять их природными, сущностными отношениями самого языка. Объектом анализа становится интеллектуальное, рассудочное понятие, которое навязывается языку.
Интеллектуальный анализ выдается за лингвистический анализ. Причем такое заблуждение почти не осознается. Концептуальный конструкт становится ориентиром анализа языкового объекта. Здесь можно вспомнить факты из истории лингвистики, связанные с поиском в рамках сравнительно-исторического языкознания (компаративистики) так называемого праязыжа, который на самом деле является интеллектуальным мифом. Ср. Бодуэн де Куртенэ: «Археологический характер языкознания отразился в стремлениях даже серьезных ученых к реконструкции или воссозданию разных «праязыков», «первообразных языков», в особенности же индоевропейского праязыка» [7, 98]. «Воссоздаваемый язык» А. Шлейхера Б. де Куртенэ называет «сказкой» [там же]. Рационально-концептуальные сказки смещают акценты анализа с языкового объекта на наши представления о них. На таком пути познания природа мира заменяется мирознанием.
Как было уже сказано выше, структурный метод подменил объект анализа. Структуралисты стали исследовать не язык и даже не структуру языка, а начали искать аналог структуры в языке, той самой структуры, которая была изначально заложена в методе анализа в виде ментального продукта или умозрительной модели.
