Введение в изучение св. Григория Паламы - [87]

Перед лицом всех этих стремлений, представленных немногими, византийская Церковь одобрила учение св. Григория Паламы не как всеобъемлющую вероучительную «сумму» или философскую теорию, а как способ мышления, который может защитить присутствие Бога в истории, Его подлинную верность Своей Церкви, Его таинственное — сакраментальное и мистическое — соединение с верующими, Телом Христовым, проявляющееся в духовной жизни каждого христианина. В нашем исследовании мы постарались выявить истинный смысл формулировок св. Григория, а также их верность традиции. Очевидно, что св. Григорий Палама использовал предание творчески–живым способом: чтобы справиться с конкретной ситуацией, в которой он оказался, он обобщил и уточнил различие между сущностью и энергией, и собор 1351 г. признал, что его идеи являются «развитием» соборных постановлений. Несмотря на свое нежелание называться «новатором», св. Григорий отмежевался от формального застывшего консерватизма, который был характерен для некоторых проявлений средневекового богословия Византии; впрочем, такую же живую и реалистическую позицию занимал он и по отношению к собственным формулировкам, которые никогда не отстаивал как таковые, а лишь постольку, поскольку они представлялись ему адекватным выражением истины. «Наше благочестие — не в словах, а в реальных вещах,” — часто повторял он.

Одобрив учение св. Григория Паламы, византийская Церковь решительно отвернулась от Возрождения. Этот разрыв, произошедший в середине XIV в., заметен даже в искусстве, в котором характерные для так называемого «Палеологовского Возрождения» черты резко ослабли. Именно это противостояние Возрождению в гораздо большей степени, чем противостояние Западу, и характеризует победу св. Григория. Учитель безмолвия неоднократно пытался войти в контакт с западными христианами, и его ученики будут делать после него то же; но все более и более тесные связи, устанавливавшиеся между его противниками и Западом скорее на основе общего гуманизма, чем на основе общего богословия, связи, которые привели некоторых византийцев к безоговорочной капитуляции перед латинским богословием, подтолкнули к последовательному антилатинизму огромное большинство православных, признавших св. Григория учителем Церкви. Только несколько интеллектуалов–последователей св. Григория Паламы, таких, например, как св. Геннадий Схоларий в XV в., сохранят открытость по отношению к мышлению латинян[ [311]].

Смогло ли учение св. Григория Паламы, отказавшееся от секуляризма Нового Времени, предложить ему альтернативу? Не было ли оно, в сущности, лишь отрицательным обскурантизмом? Кажется, нам удалось показать, что последнее утверждение было бы неверно. Св. Григорий Палама нападал не на собственную ценность «внешней философии», а на ее претензию быть адекватной Тайне христианства. С этой точки зрения учение св. Григория Паламы представляет собой новый и решительный шаг восточно–христианской традиции в направлении освобождения от категорий неоплатонизма, всегда остававшихся великим соблазном для греческого мистицизма. Это верно не только в метафизическом плане, где персоналистская и христоцентрическая мысль св. Григория отрывается от двусмысленности Дионисиева апофатизма, но также — и главным образом — в плане антропологии. Между платоновским дуализмом и библейским монизмом учитель безмолвия делает решительный выбор: человек — не дух, заключенный в материю и стремящийся освободиться от нее, а существо, призванное самим своим составным характером установить Царство Божие в материи и духе в их нерасторжимом соединении. Эти важнейшие истины христианства были провозглашены и утверждены Восточной Церковью в один из самых критических моментов в истории христианства, в эпоху, когда христианской мысли угрожало внутреннее разложение. Таким образом, победа св. Григория Паламы приобретает независимую от времени ценность не как всеобъемлющая система, способная дать ответ на все проблемы, а как указание направления, в котором нужно идти.

Жестокий конец, положенный историей богословскому развитию Востока в XV в., не позволил решениям XIV в. принести свои плоды; что касается западной мысли, то она или не была с ними знакома, или судила о том немногом, что знала, с позиций философских предпосылок, которые св. Григорий не признавал. Пожелаем же, чтобы наша эпоха посредством объективного изучения текстов, не абсолютизирующего чуждые Откровению философские концепции, лучше оценила великого богослова исихазма. Не закрывая глаза на иногда незавершенный характер его выводов, не привязываясь к формулировкам, которым и сам их автор не приписывал абсолютной ценности, мы обнаруживаем в общем объеме его мысли конструктивный ответ на вызов, брошенный христианству Новым Временем, — личностно–бытийное богословие и освобожденную от платоновского спиритуализма аскетику, целиком включающую человека в новую жизнь.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Василий Лурье

Чтение книги закончилось, однако, несмотря на то, что мы постоянно отвлекали внимание от авторского текста на разнообразные примечания, остаются еще некоторые вопросы, разъяснение которых могло бы помочь современному читателю, ищущему «введения в изучение св. Григория Паламы».