Введение в историю экономической мысли. От пророков до профессоров - [206]

Однако и понятие экономической свободы, говорит Хайек было извращено социалистами. Подлинная экономическая свобода — это как раз то, о чем писал Адам Смит, — право свободно распоряжаться своим капиталом и своими способностями, и такая свобода неизбежно связана с риском и ответственностью. Следовательно, выбор между двумя системами — это "выбор между системой, при которой решать, кому что причитается, будут несколько человек, и системой, при которой это зависит, хотя бы частично, от способностей и предприимчивости самого человека, а частично — от непредсказуемых обстоятельств".

Система частной собственности — важнейшая гарантия свободы не только для имеющих собственность, но и для тех, у кого ее нет.

Пока контроль над собственностью распределен между множеством независимых друг от друга людей, никто не имеет над нами абсолютной власти, говорит Хайек. В обществе, где все планируется сверху, благосостояние каждого будет зависеть не от его умения и везения, а от решения высшего органа. Поэтому лучше жить будут не те, кто больше даст обществу, а те, кто скорее и лучше сможет добиться расположения властей.

Чтобы осуществлять государственное планирование, говорит Хайек, необходимо всеобщее согласие в вопросах: что, кому и сколько давать, что, у кого и сколько брать. Но такого согласия можно добиться, только если искоренить инакомыслие и ввести жесткое принуждение (как собирались делать это Кампанелла, Морелли и иже с ними вплоть до Ленина, который не только собирался, но и сделал).

Далее, социализм везде опирался на догму о разделении общества на два класса, интересы которых прямо противоположны ("антагонистичны"), — капиталистов и рабочих. Первые не могут не обижать вторых. Теория социализма, говорит Хайек, не предусматривала появления "нового среднего класса: бесчисленной армии конторских служащих и машинисток, администраторов и учителей, торговцев и мелких чиновников, а также представителей низших разрядов свободных профессий" (юристы, художники, журналисты, литераторы, актеры и т. п.).

Социал-демократы и профсоюзы успешно поднимали благосостояние промышленных рабочих, а интересы нового обиженного класса никто не защищал. Масса этих людей тоже была "против капитализма" и "за социализм", т. е. за перераспределение благ. Но представляли они себе это не так, как рабочие. Они-то и стали социальной базой фашистов и национал-социалистов.

Прежние социалисты еще питали иллюзии о близости своих идеалов с идеалами либерализма. А новые движения уже не питали демократических иллюзий и культивировали право силы. Вот так и вышло, что социализм воспитал фашизм и расчистил ему дорогу к власти.

Здесь Хайек вводит понятие регулируемого общества. Оно относится к странам, где не побеждали фашисты или коммунисты, — таким, как Великобритания или Швеция. Чем больше общество регулируется, тем больше прослойка людей, обладающих привилегией гарантированного дохода. По мере роста этой прослойки меняется система социальных ценностей. "Репутация и социальный статус начинают определяться не независимостью, а застрахованностью, завидность жениха — не уверенностью в том, что он далеко пойдет, а его правом на пенсию; непрочность же положения вызывает ужас…"

Отсюда следует, что коллективизм может породить такую мораль, которая сильно отличается от нравственных идеалов, побуждавших прежде требовать регулируемого общества. Мы себе думаем, что коли стремление к коллективизму вытекает из высоких нравственных мотивов, то и сама система коллективизма окажется на уровне тех же идеалов. Но это ниоткуда не следует. "Какие моральные принципы будут господствовать в коллективистском обществе — это зависит частично от того, какие личные качества будут залогом успеха в этом обществе, а частично от потребностей аппарата власти".

Законы индивидуалистической этики, говорит Хайек, хоть они и неточны, являются всеобщими и абсолютными; "они предписывают и запрещают какие-то действия независимо от того, хороша или дурна их конечная цель в каждом отдельном случае. Красть или лгать, причинять боль и предавать — дурно вне связи с тем, приносит это сейчас какой-либо вред или нет'. Пусть даже никто в данном случае не пострадает, пусть даже это делается ради высокой цели — все это ничего не меняет: поступок остается дурным.

В коллективистской этике верховным неизбежно становится принцип "цель оправдывает средства". Последовательный коллективист должен уметь сделать все ради "блага коллектива", ибо это "благо" определяет, что можно и чего нельзя.

Цель всегда задает вожак, а члены коллектива должны быть способными на все. Поэтому руководство коллективами редко привлекает людей с высокими моральными убеждениями. Зато людям жестким и неразборчивым в средствах предоставляется редкая возможность проявить себя. "То, что в наши дни меньше уважается и реже проявляется в духовной жизни, — пишет Хайек, — независимость, самостоятельность, готовность идти на риск, способность защищать свои убеждения против большинства и согласие добровольно сотрудничать с ближним — это, в сущности, именно те достоинства, на которых стоит индивидуалистическое общество".