Введение в гражданскую войну - [2]

жажде формы, в погоне за архетипическим сходством, за Идеей себя, которую выносят вперёд, ставят перед собой. И разумеется, везде, где этот волюнтаризм идентичности проявлялся в сколь-либо значимых масштабах, ему больших трудов стоило заслонить ледяной нигилизм и стремление к тому ничто, которое является его стержнем.

Но есть и более редкий, более изощрённый способ устранять формы-жизни, – он называется сознательность, а в своём апогее – просветлённость; все те «добродетели», которые ЛЮДИ особенно жалуют потому, что ими сопровождается бессилие тела. Отныне «просветлённостью» ЛЮДИ называют способность к такому бессилию, при котором нет ни малейшей возможности его преодолеть.

Таким образом, принятие формы-жизни полностью противоположно сознательности или силе воли, как и их результатам.

Скорее, принять – значит отрешиться: это, так сказать, сразу и падение и вознесение, движение и состояние покоя.

5 «Моя» форма-жизни – это не то, кем я являюсь, а то, как я являюсь тем, кто я есть.

примечание: Эта фраза осуществляет некоторое смещение. Смещение в сторону выхода из метафизики. Выйти из метафизики – это не философский императив, это физиологическая потребность. Расширившись до нынешних пределов, метафизика сжимается до общепланетарного предписания: отсутствовать. Империя требует от каждого примириться не с общими законами, а только со своей собственной идентичностью; потому что именно на сращивании тел с их предполагаемыми качествами, с их предикатами и основывается способность Империи контролировать эти тела.

«Моя» форма-жизни – это не то, кем я являюсь, а то, как я являюсь тем, кто я есть, иначе говоря: она присутствует как пропасть между сущностью и её «качествами», как единичный опыт, который я извлекаю из неё в конкретном месте, в конкретный момент. На беду Империи, форма-жизни, оживляющая тело, не содержится ни в одном из его предикатов – высокий, белый, сумасшедший, богатый, бедный, столяр, нахал, женщина, француз, – но лишь в своеобразном способе собственного присутствия, в неискоренимом факте его присутствия[8]. И именно там, где предикация действует особенно рьяно – в зловонной сфере морали, – её провал особенно фееричен: когда, например, мы сталкиваемся с существом предельно презренным, но его манера быть презренным настолько трогает нас, что даже заглушает отторжение, тем самым доказывая, что презренность сама по себе является достоинством.

Принять свою форму-жизни значит следовать в первую очередь своим склонностям, а не предикатам.

6 Вопрос, почему на то или иное тело действует именно эта форма-жизни, а не другая, настолько же лишён смысла, как и вопрос о том, почему есть что-то, когда могло не быть ничего. Он лишь демонстрирует отказ, а иногда страх признавать случайность. Тем более – участвовать в ней.

примечание α: Более достойный внимания вопрос: как тело соединяется с мыслящей субстанцией[9], приобретает полноту, вбирает в себя опыт. Что нас заставляет испытывать то тяжёлую поляризацию с далеко идущими последствиями, то слабую, поверхностную? Как вычленить себя из рассеянной массы блумовских тел, из этого всемирного броуновского движения, в котором наиболее живые переходят от одного микроотрешения к другому, от одной ослабленной формы-жизни к другой, неизменно соблюдая предосторожности: никогда не превышать определённый порог плотности силы? И главное, как тела смогли дойти до такой прозрачности?

примечание β: Есть целая блумовская концепция свободы как свободы выбора, и будучи планомерным абстрагированием от всякой ситуации, она становится лучшим противоядием от любой реальной свободы. Потому что единственная значимая свобода – это следовать линии возрастания силы нашей формы-жизни до конца, до той точки, где она исчезает, высвобождая в нас высшую силу: способность испытывать влияние иных форм жизни.

7 Упорство, с которым тело стремится попасть под влияние одной и той же формы-жизни, несмотря на всё многообразие ситуаций, в которых оно оказывается, напрямую зависит от его внутреннего надлома. И чем сильнее у тела надлом, то есть чем длиннее и глубже трещина, тем меньше поляризаций совместимо с его выживанием, и тем сильнее стремление воспроизводить ситуации, где оно оказывается вовлечённым в уже знакомые поляризации. С ростом надлома в телах растёт и степень отсутствия в мире, и дефицит склонностей.

примечание: «Форма-жизни» обозначает: моё отношение к себе всего лишь частичка моего отношения к миру.

8 Опыт одной формы-жизни по поводу другой формы-жизни не может быть сообщён последней, даже если он, в принципе, мог бы быть переведён; и всем нам прекрасно известно, как бывает с переводами. Продемонстрировать можно лишь факты: поступки, жесты, то есть – толки[10]; формы-жизни не оставляют между собой зазора для нейтральной позиции, тихого укрытия универсального наблюдателя.

примечание: Разумеется, желающих свести формы-жизни к объектному новоязу «культур», «направлений», «образов жизни» и прочих релятивистских туманностей – полно. Мотивы же этих несчастных, напротив, совсем не туманны: задача, как обычно, в том, чтобы вернуть нас в великую одномерную игру соответствий и различий. Так проявляется самая болтливая враждебность ко